Там, наверху, наступил вечер, и яростное солнце Эльгомайзы уже не слепит глаза. Под тусклыми лучами двух лун трава становится прохладно-лиловой, а ветер лилово- прохладным. А когда восходит третья, красно-коричневая, лиловый мир сменяется бирюзовым, это красиво и немного страшно. Над ними сейчас вечер, а здесь, в мёртвом корабле, время остановилось две тысячи лет назад. И пространство остановилось тоже. Иначе как объяснить, что над их головами сияют звёзды…
— Звёзды, Юзик!
— Как ты меня назвала? Подожди… какие звёзды? Мы же в помещении.
Юозас прав, они в помещении… А звёзды ей снятся. Надя закрыла глаза и сладко потянулась. В тело впились треклятые бороздки и канавки, Надя проснулась окончательно и сообразила, где она находится. В чужом звездолёте! На полу, в объятиях Юозаса.
— Ужас! — пробормотала Надя.
— Ничего не ужас. Просто ты спала, а я не хотел тебя будить, думал, вдруг ты испугаешься.
Вот дурак! Надя приподнялась на локтях, повернула голову. Без комбинезона, в трусах и майке, биолог был таким домашним, таким родным. Надя представила свой дом в Кудиново, как он бредёт пошатываясь в ванную комнату, ещё не проснувшись и натыкаясь на все углы. «Сколько же тут углов! Я кажется обо все стукнулся. Чего смеёшься, человеку больно, а ей весело!» Они с Юозасом купят дом в Кудиново, если повезёт, тот самый. Надин. И будут лепить пельмени в четыре руки, под музыку Боккерини, и к ногам требовательно прижмётся пушистый тёплый бок. «Юзик, он гулять хочет!» — «Ты забыла, я с ним час назад гулял. Он не гулять, он пельмени хочет. Мясом же пахнет! Аж слюни текут» — «У кого?»
У них обязательно будет собака. И ребёнок. Нет, лучше два. Нет, три. Ей не нужны звёзды, нужен Юозас, а она нужна ему. Какое счастье.
— Пришёл наконец, пришелец? Или это мы пришельцы, а ты хозяин? — Надя протянула руку, в ладонь доверчиво ткнулся звёздный нос. Нос был холодным и чуть-чуть покалывал. Терпимо.
— Ты почему не приходил так долго? Мы тебя ждали, ждали…
Её захлестнула волна чужой благодарности, чужого дружеского присутствия, чужого одиночества и сожаления. О чём оно жалеет, это звёздное существо? Собачка…
«Собачка» объяснила, о чём, и внутри у Нади всё сжалось. Не помня себя, она бесцеремонно растолкала Юозаса, который, кажется, задремал. Вот же медведь! Нашёл, понимаешь, берлогу! Если бы капитан знал, чем они тут занимались… а потом спали… в чужом звездолёте! Надя хихикнула.
— Dabar, as dabar, as einu… — забормотал биолог (лит.: «сейчас, я сейчас, я иду»).
— Понимаешь, он здесь один, совсем один! А мы улетим. Как мы его здесь оставим?!
— Не оставим. С собой заберём, — пообещал биолог, и Надя не поняла, шутит он или говорит серьёзно.
Существо (которое не было псом, просто скопировало его форму из памяти Юозаса) не умело читать мысли ксеноморфов, но улавливало их биотоки и колебания их электрических полей. Ауру. Оно «услышало», как обрадовались пришельцы его появлению, как выплеснулись в их кровь эндорфины, гормоны счастья. А ещё оно почувствовало, как внутри одного из ксеноморфов зародилась новая жизнь. Не обладающая массой и бесплотная, как он сам. Интересно, каким он вырастет, ребёнок этих двоих?
— Что ты ёжишься? Холодно? — Юозас помог ей натянуть комбинезон, застегнул под горло.
— Не холодно. Это просто… просто так, — улыбнулась Надя. Неприятное ощущение длилось несколько секунд и прошло, без следа.
***
Это длилось несколько секунд: узнавание, проникновение, восприятие. За эти секунды он отдал новому ксеноморфу знания, возможности, эмоции… частицу жизни. И приблизил свою смерть. С каждым прожитым тысячелетием он становился всё более тусклым. Солнце Эльгомайзы, светимостью в восемь раз ярче земного, не давало достаточно энергии, и он голодал, уменьшаясь в размерах и теряя силы. Голод убивал медленно, незаметно, он прожил бы ещё долго, несколько тысячелетий, но одиночество убивало быстрее. Во всех Вселенных, где он побывал, мыслящие биоформы не могли размножаться в одиночку. Он понимал, что ксеноморфы, подарившие ему бесценный подарок — радость общения — ксеноморфы улетят на свою звезду, а он умрёт, как умерли тысячу лет назад его создатели.
То, что он сделал, не было вторжением. Ксеноморфы обещали взять его с собой, значит, не будут возражать. Надя не ощутила боли, только неприятное щекотное ощущение, только немного холода. А маленькая жизнь внутри неё приняла его как данность, соединилась с ним и стала одним целым. Он будет жить. Теперь он будет жить!
***
Надя ойкнула и испуганно воззрилась на голубое пламя, в которое превратилась «собачка». Огонь медленно растекался по стенкам туннеля, синими ручейками заполняя желобки. Юозас взял её за руку.
— Я, кажется, знаю, чего он хочет, — Биолог достал из кармана мелок и провёл по бороздчатому полу. — Полы у них тут дурацкие. Рисовать не получается. И на стенках тоже.
Надя достала баллончик с краской, и дело пошло. Юозас нарисовал большой круг — Солнце — и пририсовал к нему восемь планет, к которым Надя добавила астероидный Пояс Койпера и более далёкое Облако Оорта.
Синие ручейки, игнорируя тяготение (которое в туннелях чужого звездолёта почти отсутствовало, но всё-таки было), потекли вверх, закручиваясь крохотными смерчиками и застывая на стенах брызгами. И нарисовали звёздное небо. Незнакомое. Другое.
Надя достала планшет, перелистала звёздные карты.
— Это не наши… не наша галактика! Это… Большое Магелланово Облако, карликовая галактика, удалена от нашей на 163000 световых лет и расположена между созвездиями Золотой Рыбы и Столовой Горы, — забормотала Надя.
— Что же ты не улетел… на своё Магелланово Облако? — забормотал Юозас, испытав на мгновенье то, что «звёздный пёс» испытывал не одно тысячелетие: холод космического одиночества и невозможность ничего изменить. — Несчастная ты собака! Гинтари… Ты не останешься здесь один, я больше тебя не оставлю, как тогда, в Лаукуве. Ты мне веришь?
Голос у биолога сорвался. Сейчас Надя скажет, что он сумасшедший и у него глюки. Взять с собой на Землю эту штуку… А если она уничтожит планету? Если она — монстр из ужастика «Нечто»?..
Ладно. Вдвоём с Надей они что-нибудь придумают. Юозас вытер глаза тыльной стороной ладони и покосился на Кислову.
Астрофизик кивнула. Похоже, они оба думают одинаково. От этой мысли внутри зажглась тёплая искорка — такая же, как эти голубые огоньки, продержавшиеся несколько тысячелетий в кромешном одиночестве Эльгомайзы…
Оно «увидело» эти искорки, которыми загорелись два человеческих сердца, и потянулись друг к другу. Пламя поползло наверх, растеклось по стене и замерло, словно решая, впускать или не впускать этих двоих… И вдруг стало из голубого ослепительно белым, зашипело, расплавляя бороздки и выжигая новые.
Схема. Схема входа!
В лицо дохнуло жаром. Надя слегка отодвинулась, достала блокнот и зарисовала схему. На кончик карандаша опустилась синяя искорка. Надя тихонько на неё подула. Искорке понравилось, она затанцевала вокруг, щекотно покалывая Надины пальцы, которых та не отдёргивала. И вдруг вспорхнула синей бабочкой и прилепилась к стене — последним недостающим звеном «ключа». Люк, которого минуту назад здесь не было вовсе, медленно поворачивался вокруг оси. Их приглашали войти.
Часть 18. Чужая территория
Вторжение
Лазер им не понадобился. Звездолёт впустил землян, он просил о помощи: чужаков следовало похоронить, Юозас это знал, словно был одним из них. Одним из чужого экипажа.
Пилотов было шестеро. Гуманоидного типа, странно напоминающие людей, но не люди. Они сидели в узких высоких креслах с подголовниками, пристёгнутые ремнями. Необычно высокие (вот почему люки трёхметровые), с удивительно красивыми лицами, видимыми сквозь прозрачные шлемы. Две руки, две ноги, пропорциональное и гармоничное телосложение. Всё как у людей. Но они не люди.