Скелеты в шкафу. Катеринка
Катеринка не выносила прикосновений. До отвращения, до дрожи, до стиснутых зубов. В свои двадцать девять она выглядела намного моложе, имела безукоризненную фигуру, прекрасный цвет лица, запоминающуюся внешность. И ни единого шанса на личную жизнь. За ней ухаживали, добиваясь её расположения, но как только мужчина брал её за руку или пытался поцеловать, на Катеринином лице читалось такое отвращение, что о дальнейших отношениях мог думать только полный идиот.
Неприятие близости с годами не проходило, не давало жить, не позволяло быть такой как все. Собственно, о какой близости речь? Катеринка до сих пор оставалась девственницей. И даже невинные знаки внимания, когда прижимали колено к её коленям, или просто держали за руку, или мягко касались волос, убирая пушистую прядку, — вызывали колючую неприязнь.
Неприязнь ей подарило детство. Мать прикасалась к ней лишь для того, чтобы одёрнуть платье или подтолкнуть в спину — когда, по её мнению, Катеринка шла слишком медленно. Потянуть за прядку волос, выбившуюся из косы. Отшлёпать, когда маленькая Катеринка не хотела спать и капризничала. Дёрнуть за руку — резко и больно, до хруста в плече, когда Катеринка открывала рот.
— Последи за своей речью, ты не просишь, а требуешь. Откуда этот тон? Ты не с подружкой разговариваешь.
Катеринка послушно «следила за речью», стараясь разговаривать максимально вежливо. И слышала в ответ:
— Ноет и ноет, всё ей не так и не этак, что за ребёнок такой? Неудивительно, что с тобой никто не дружит. Нет, ты не молчи, нормально скажи, что ты хочешь? Что ты всё время дёргаешься? Не можешь идти как нормальные дети! Носок сбился? Ботинок трёт? Уже давно? Так чего ж ты молчала, надо было сказать, а не ныть. Наказание, а не ребёнок…».
Мать усаживала Катеринку на скамейку, снимала с ноги ботиночек, разглядывала лопнувший волдырь на детской пятке. Ботинок немилосердно тёр ногу, но Катеринка терпела, потому что не хотела услышать, что у неё всё не так и что она вечно недовольна. Она довольна. Она потерпит. Ведь мама держит её за руку, в другой руке у Катеринки голубой воздушный шарик, а в волосах голубой пышный бант. Потому что сегодня воскресенье, и они идут в парк, есть мороженое, пить Катеринкин любимый крюшон и кататься на карусели. И если посмотреть со стороны, Катеринка такая же девочка как все, а вовсе не размазня и нытик.
Нет, её никогда не били по-настоящему. Не всерьёз, а чтобы крепче помнила, говорила мать (Катеринке не хотелось думать, как будет всерьёз). Её не перегружали работой по дому (уборка квартиры не в счёт, с этим она справлялась).
После школы студия спортивной акробатики. У неё получалось хуже всех, потому что она панически боялась высоты, а перед глазами стояло лицо матери и слышался её недовольный голос: «Опять не можешь? Опять боишься? Ниже пола не упадёшь. Я такие деньги плачу за эту студию, а ты занимаешься как зря…».
После студии кружок английского. «Доставай тетрадку и читай, что вам там задали. Вслух читай! Что за акцент такой нижегородский? Я тебя спрашиваю! С таким произношением тебя не то что в Англии, тебя мартышки в джунглях не поймут!»
«У всех дети как дети, а моя…» — излюбленная тема разговора матери с подругами. Катеринка слушала, и в её пятилетней душе крепло чувство: она хуже всех. Была и будет. Неумеха, нескладёха, растеряха, растрёпа — прозвища въелись в память и жили там своей жизнью, вместе с убитой самооценкой и привычно печальным одиночеством.
Когда девочке исполнилось четырнадцать, мать вплотную занялась её подготовкой ко взрослой жизни. Сборник рассказов о венерических заболеваниях, изложенных в форме житейских историй, случившихся с беспечными девушками и молодыми людьми, девочка проглотила за два дня, нашла у себя, в виде возрастных прыщей и увеличенного лимфоузла под мышкой, признаки всех упомянутых в сборнике заболеваний и втайне от матери заливалась слезами, ожидая неминуемого конца и не понимая, как она могла заразиться, если её даже за руку никто не держал.
Затем последовала чернуха «Они среди нас» об извращенцах и садистах, написанная, как подозревала Катеринкина мама, самими извращенцами, уж слишком реалистично. Ничего, девочке это полезно, будет вести себя осторожнее.
Эмоциональный шок оказался для четырнадцатилетней Катеринки таким "полезным", что она шарахалась от всех мужчин, проходящих мимо, и одевалась так, чтобы на неё никому не хотелось смотреть. Из её гардероба исчезли платья с жизнерадостным цветочным принтом и плиссированные мини-юбки. Теперь она носила длинные, в пол, коричневые или тёмно-синие. Мать пыталась бороться с «этим безобразием», но в конце концов смирилась с тем, что не смогла научить дочь красиво одеваться, и безропотно покупала то, о чём она просила.
Английским Катеринка занималась, вставив в планшет голосовой диск и часами повторяя за носителем языка слова и фразы. Её терпению позавидовали бы буддистские монахи. Произношение было вполне терпимым. Но мать говорила обратное, Катеринка верила, и не стала поступать в Иняз. Окончила Институт физкультуры и преподавала фитнес-классы в санаториях и домах отдыха, терпеливо занимаясь с зажиревшими пожилыми тётками и страдающими чрезмерным аппетитом девицами.
Её любимым развлечением были адреналиново-жуткие аттракционы — с ощущением непоправимости происходящего, дружными воплями «собратьев по несчастью» и размазанными по щекам слезами восторга. Катеринка орала вместе со всеми, так же как они отстёгивала страховочный ремень трясущимися пальцами, и улыбалась в ответ на улыбки. Она была такой как все, и эта передышка позволяла жить.
Волокушин нашёл Катеринку в захудалом профилактории в Волгоградской области и предложил работу «далеко от дома», как туманно выразился профессор медицины.
— Насколько далеко? Не в нашей области? А в какой?
— В области Проциона. В световых годах далековато, зато в парсеках близко, всего три с половиной. В твоём распоряжении навороченные тренажёры и благодарные ученики. Будут слушаться, обещаю. И отдельная каюта. И отличная кухня. А то, я смотрю, тебе готовить лень, — улыбнулся Волокушин, и впервые за много лет Катеринка не обиделась на шутку, не вспомнила о матери. Три с половиной парсека, надо посмотреть, сколько это в километрах. И что за город Процион, она о таком не слышала. Может быть, три парсека будут достаточным расстоянием, чтобы убежать от самой себя?
Убежать не получилось.
Посланцы Земли
Прежде чем отправить на Дионисию переселенцев, компанией «Flying Star» были организованы ещё две развед-экспедиции. Поговорка «поспешишь — людей насмешишь» пережила не одно тысячелетие и не утратила актуальности.
Они не спешили. Команда дальней разведки провела на экзопланете полгода, после чего Дионисию официально признали пригодной для заселения.
Избавление от аграриев компания преподнесла как торжественное событие. Заголовки газет надрывались от крика: «Первые переселенцы четвёртого тысячелетия», «Новый виток космоплавания», «Посланцы Земли»…
«Fluing Star» предоставила колонистам «Бенетнаш», экспедиционный грузо-пассажирский дальник на 580 гипнокамер. Аграрники взяли с собой семена злаковых и овощных культур, черенки малины и смородины, молодые деревца в питательном грунте и мульче из старых опилок (староверы не признавали неорганической химии). Кроме плодовых деревьев, они везли с собой молоденькие дубки, берёзки и липы. Без дубовых и берёзовых веников не попаришься в бане, а липовый цвет наипервейшее средство от простуды и от тысячи болезней, которыми аграрии мужественно собирались болеть (от медикаментов они отказались категорически). Ещё они взяли двадцать контейнеров желудей, ведь без желудей не сваришь настоящий кофе, а дубы — когда ещё вырастут…
Правительство Земли от себя преподнесло «отъезжающим» питательную органическую смесь для быстрого укоренения деревьев. От смеси староверы не отказались: а ну как не примутся деревца на чужой земле? И как тогда жить? Ещё они взяли с собой собак и кошек, лошадей и коров, коз и овец, кур и гусей… взяли даже выдр. Так что в планетарной туманности Инты Игрек скоро появятся ксеноморфы, шутили «провожающие» (прим.: ксеноморф — инопланетное существо, от греческого ксенос = гость, морпо = форма, вид)