Есть и другие основания помещать сирен в эту часть Греции. Согласно мифу, они были дочерьми древнего бога рек Ахелоя, изображаемого с человеческим торсом и огромным змеиным хвостом, с большими рогами. По одной версии, сирены явились на свет от союза Ахелоя с нимфой, подругой — от музы, по третьей, они выросли из капель крови, пролившейся, когда Геракл, схватившись с Ахелоем, сломал ему один рог. Обитель Ахелоя находилась на северо-западе Греции; названная по его имени река Ахелоос впадает в море в 40 милях от Лефкаса, как раз напротив Итаки. Таким образом, родословная сирен дает повод искать их на Ионических островах. Один миф говорит, что им был дан птичий облик, чтобы они успешнее искал похищенную Аидом владычицу преисподней Персефону. И ведь мы уже видели, что обитель Аида и Персефоны тоже помещалась на северо-западе, у реки Ахерон, недалеко от Лефкаса.
Наконец, в эпизоде с гибелью самих сирен тоже можно усмотреть некую связь с Лефкасом. По одной версии они бросились в море, раздосадованные тем, что музы превзошли их в искусстве пения; нам же интереснее другая версия, по которой сирены обратились в скалы после того, как пропустили невредимым Улисса (или Ясона). Вспомним, что и «бродящие утесы» навсегда застыли на месте, когда между ними впервые сумел пройти корабль.
Сирены бросились в море с высокой белой скалы. Эту скалу исследователи помещали на одном из островов возле Крита, однако куда более похож на приведенное описание высокий белый утес буревого мыса Дукато на юго-западе Лефкаса. Согласно преданию, здесь поэтесса Сапфо покончила жизнь самоубийством, бросившись в море с обрыва, по сей день носящего название «Прыжок Сапфо». Перед нами очевидная параллель между самоубийством поэтессы и мифической гибелью сладкоголосых сирен.
В «Одиссее» Улисса и его людей подстерегают только две сирены. Позднейшие авторы увеличивают их число до трех и изображают как прекрасных дев с птичьими ногами. Все источники сходятся в том, что их волшебное пение, иногда сопровождаемое сладостными звуками лиры и флейты, заставляло людей забывать родной дом, жен и детей, и мореплаватели до самой смерти оставались пленниками чаровниц. Хитроумная уловка, придуманная Цирцеей, защитила Улисса. Провожая его в путь с Эи на Итаку, Цирцея даровала ему попутный ветер, но тот внезапно стих, когда вдали показался остров сирен. Моряки убрали парус, Улисс залепил им уши воском, и они привязали его к мачте, затем взялись за весла. Когда же корабль приблизился к острову на «расстояние, в каком призывающий голос бывает внятен», сирены увидели его и пустили в ход свои чары. Заслышав волшебное пение, рассказывает Улисс:
Итак, Улисс и его товарищи повернули налево, остановив свой выбор на втором из двух предложенных Цирцеей путей: извилистом узком проливе, отделявшем Лефкас от области Аркания на материке. Тем самым они избежали опасностей плавания в открытом море у «бродящих утесов» Сесолы и буревого мыса Дукато. Теперь последуем в воображении за Улиссом вдоль берега к востоку от мыса Ирапетра, где в наши дни любители виндсерфинга носятся по волнам, пользуясь тем же свежим ветром, который некогда вращал мельничные крылья. Всего через каких-нибудь две мили с четвертью нас подстерегает впечатляющее препятствие:
Волненье и дым, так испугавшие людей Улисса, можно наблюдать и сегодня. Речь идет о бушующей полосе прибоя на рифе Плака-Спит. Все тот же ветер, друг виндсерферов и ветряных мельниц, гонит с запада накат, который разбивается о двухмильную преграду рифа, протянувшегося от берега как раз на его пути. Совершенно прямой, так что его можно принять за искусственное сооружение вроде пирса, риф выступает всего сантиметров на тридцать над поверхностью моря. Когда ветер стихает, накат все равно продолжается, и в полный штиль особенно странно видеть бурлящий барьер Плака-Спит. За этим препятствием находится искомый Улиссом вход в древний пролив.
Тремя месяцами раньше, у Трои, я обещал Кевину, что ему представится случай сфотографировать, как «Арго» обходит рифы, и вот час настал. В «Одиссее» Улисс, именно стремясь избежать столкновения с рифом, велел своим людям «судно отвесть от волненья и дыма». Мы притормозили на безопасном расстоянии, а Кевин подошел к рифу на шлюпке, вылез и встал по пояс в беспокойной воде. Приготовив камеру, он помахал нам рукой, и я отдал команду ставить парус. С запада дул ровный предвечерний бриз, и портрет молодого царевича Пилоса развернулся во всей своей красе. «Арго» развил скорость курсом на самый конец каменного бара. Я задумал пройти возможно ближе к рифу, но так, чтобы миновать буруны и, обогнув препятствие, выйти на тихую воду за ним. Дух захватывало от скорости, с какой скользил по волнам тонкий корпус галеры. Впереди, недалеко от Кевина, рыбацкий челн то взмывал на гребень, то исчезал в ложбине между волнами. Стоя в челне, два рыбака, заслонив ладонью глаза от солнца, с удивлением смотрели на вынырнувшую с запада галеру бронзового века. Просвет между ними и рифом быстро сокращался. Кевин наклонился над видоискателем. Питер Уилер стоял на носу «Арго» высматривая подводные камни; Джонатан и Дерри приготовились маневрировать шкотами. В ту самую минуту, когда галера развила предельный ход, я прямо по курсу увидел на воде поплавки поставленной рыбаками сети. Она преграждала нам путь, дотягиваясь почти до самого рифа. Наскочи мы на сеть при такой скорости, торчащий ниже корпуса двойной руль запутается, как в ловушке, галеру дернет в сторону и бросит на риф. Прервать стремительный бег галеры не было никакой возможности, оставалось лишь молить бога, чтобы между сетью и баром оказался спасительный промежуток, — если «Арго» вообще достаточно быстро изменит курс. Я до предела переложил рули, и галера сильно рыскнула. Обмирая от страха, навалился всем телом на румпель. Мои товарищи замерли в ожидании сокрушительного удара. Покатая волна подняла «Арго» на своем гребне, и галера пронеслась мимо стоящего в бурунах на рифе Кевина, который был настолько поражен увиденным, что даже не успел щелкнуть заключительный кадр. Тень «Арго» скользнула по темному фону баров, и мы очутились в тылу Плака-Спит.