Ирочка выпивала чашечку шоколада, обмениваясь взглядами с другими посетителями, и как бы чувствовала себя причастной к какому-то тайному сообществу. Сообществу утонченных натур.
Но пора было ехать кормить Шурика-Смита. Ирочка допивала шоколад, обводила всех взглядом, словно прощаясь, - все отвечали ей таким же взглядом - и ехала на метро домой.
Дома она надевала повязку-удавку и под бдительным контролем мужа кормила грудью сына.
...В тот день, 12 апреля, Ирочка, как всегда, посмотрела в "Заре" какой-то фильм, села в троллейбус и отправилась в ювелирный магазин, чтобы взглянуть на бриллиант.
В том месте, где лежал камень, по-прежнему стояла молчаливая толпа. Ирочка приблизилась в первый ряд, и ей чуть не сделалось дурно. Бриллианта не было. Не было и таблички с золочеными цифрами 40 тысяч рублей. На месте бриллианта лежали сережки и рядом мятая бумажка, на которой небрежно, расплывшимися чернилами было написано: "1 руб. 27 коп."
- М-да, - сказал кто-то, - купили все же, - и часть толпы разошлась, но их места тотчас же заняли другие.
Ирочка выбралась на улицу. На душе было так скверно, так мерзко, словно это у нее нагло, подло отобрал бриллиант какой-то жестокий, властный, самовлюбленный человек.
В "Меховое ателье" Ирочка не пошла. У нее разбоделась голова, и молодая женщина отправилась посидеть на бульвар Капуцинов.
На бульваре сегодня было многолюдно. Ирочка с трудом нашла свободную скамейку (она любила сидеть одна). Было тепло. Солнце припекало вовсю. Снег почти сошел и оставался только кое-где под деревьями вперемежку с коричневыми листьями. В мелких лужах на краях асфальтовых дорожек барахтались возбужденные воробьи. Лужи были голубыми, в них кое-где тополиным пухом плавали клочья облаков.
Ирочка откинула голову на спинку сиденья, подставила лицо солнцу и стала смотреть прищуренными глазами на пробуждающийся мир.
Человек шел, глядя себе под ноги, о чем-то думая, ступая прямо по лужам. В правой руке он держал огромный букет алых и кремовых тюльпанов, левой прижимал коробку с тортом, перевязанную бумажным шпагатом. На человеке был мятый коричневый плащ и мятая зеленая шляпа. Ирочка узнала Нуклиева.
- Нуклиев! - крикнула она.
Человек вздрогнул и оглянулся.
- Нуклиев, куда это вы так спешите?
- Вы? - удивился Олег Борисович. - Какая неожиданность... А я как раз к вам... Вот несу тюльпаны и торт.
- В честь чего?
- Сегодня же праздник
- Праздник? Какой?
- День космонавтики.
- Ах, день космонавтики...
- Да. Это вам, - Олег Борисович протянул Ирочке букет тюльпанов. Голландские... настоящие. Только что привезли из Амстердама.
- А не врете, Нуклиев?
- Сам прочел на коробках. Сегодняшнее число. И даже час. 9 часов утра. Наверно, на реактивном привезли.
Ирочка поднесла букет к лицу, зарылась в него.
- Пахнет пылью. Такой, знаете, сухой степью... чабрецом, полынью... Как в Донбассе... Я сама из Донбасса, Нуклиев...
- Это потому, что в Голландии уже лето, - сказал Олег Борисович и присел рядом с Ирочкой, не слишком далеко, но и не слишком близко.
- Разве лето?
- Почти... Я там был как раз в это время... Туристом. Вылетели из Москвы - зима, снег идет, а прилетели в Амстердам - жарко, цветы... Вы плачете?
- Нет.
- Вот слезинка.
- Это капля упала с ветки. Наверно, сок. Ирочка достала из сумочки платочек и осторожно
вытерла правый глаз, затем машинально взяла зеркальце.
- Тушь не растаяла, - сказал Олег Борисович.
- Нуклиев, - сказала Ирочка, - почему у вас плащ такой паршивый и шляпа какая-то уродливая.
- Разве? - удивился завкафедрой. - А мне казалось - они приличные, даже элегантные.
Ирочка опять поднесла к лицу букет.
- Нуклиев, сколько у вас денег?
- В каком смысле? - не понял Олег Борисович.
- На книжке... и вообще... Ученый заколебался.
- Только не врите, Нуклиев.
- На книжке... пять тысяч. Зачем это вам?
- И все?
- Облигаций... на тысячу... Ну и драгоценностей осталось от мамы... не знаю, сколько стоят... Наверно, тысячи на полторы... Кроме того, у меня машина... Вы поступили работать в ОБХСС?
- Это мало, Нуклиев. Мне надо сорок тысяч.
- Зачем?
- Купить бриллиант. Есть такой бриллиант - стоит сорок тысяч. Недавно его кто-то купил Наверно, подарил кому-нибудь на день рождения. Но, может быть, выбросят еще один... Тогда вы мне его купите?
Ученый пожал плечами.
- У вас сегодня какое-то странное настроение.
- Женитесь на мне, Нуклиев.
- То есть? - опешил завкафедрой. - Каким образом?
- Да обыкновенно. Сейчас мы сядем на самолет в Адлер. Остановку сделаем в Ростове. Там в одном ресторане у меня знакомый директор. Мы снимем отдельный зал и отпразднуем свадьбу. Вдвоем. Будем танцевать в пустом зале. Женитесь, Нуклиев, не пожалеете. Ведь я нравлюсь вам. Ведь так?
- Так, - сказал Олег Борисович хриплым голосом и проглотил слюну. - Но вы ведь замужем...
- Ах, Нуклиев, как вы старомодны. Дайте мне вашу руку... Шершавая... Каким вы порошком стираете?
- "Чайкой"...
- Это очень плохой порошок, Нуклиев...
Иногда Ирочка задерживалась до вечера: попались бананы, батист или домашние тапочки. Поэтому никто особо не волновался, когда она не явилась ко времени кормления Шурика-Смита. Ребенка пришлось покормить из соски молоком. Но часам к шести вечера Варвара Игнатьевна забеспокоилась.
- Где она может быть? Забыла она, что ли? Шурик голодный.
- За тряпкой какой-нибудь в очереди стоит, - предположил Онуфрий Степанович, который с увлечением гнул дугу: спрос на его товар все повышался.
Варвара Игнатьевна постучалась к сыну и высказала ему свое беспокойство, но тот, углубленный в какие-то расчеты, лишь отмахнулся.
- Не привязывайся, мать, с чепухой. Не курица - не пропадет.
К восьми часам семья не знала, что и делать. Звонить в милицию, в морги?
Но в это время раздался длинный телефонный звонок. Старая женщина торопливо сняла трубку.
- 231-85-16? - спросил неприязненный женский голос.
- Да.
- Ответьте Ростову.
- Какому еще Ростову? - удивилась Варвара Игнатьевна. - Мы не заказывали никакой...
Но в трубке уже щелкнуло, и Варвара Игнатьевна явно ощутила огромное расстояние возле своего уха. Она тревожно ждала, как всегда ждут неизвестного звонка из другого города.