- Попрошу картон и фарфоровое блюдце.
Вера принесла картон, ножницы, блюдце, карандаш, и Сенечка принялся за дело. Вскоре все было готово: круг с алфавитом, блюдечко с нарисованной стрелкой.
Выключили свет. Зажгли свечи. Стало темно и немного жутковато. Девочки заметно нервничали. Варвара Игнатьевна украдкой перекрестилась. Онуфрий Степанович, очевидно, вспомнив свой пропавший прекрасный топор, тяжело вздохнул и наполнил комнату едким приземистым запахом "Портвейна-72", словно по комнате пролетел обитатель преисподней.
- Попрошу всем руки на блюдце, - скомандовал Сенечка. - Тишина, предельное внимание! Никаких посторонних мыслей! Начинайте задавать вопросы. Кто первый?
- Я! - выкрикнула "баламутка".
- Ладно уж, спрашивай, - великодушно уступила Вера.
- Кого вызываете? - спросил Сенечка.
В комнате наступила напряженная тишина. Стало слышно, как в ванной капала вода. Там сушились Сенечкины пленки.
- Наполеона... - прошептала "баламутка".
- Какого именно? И громче.
- Ну этого... самого... главного...
- Эх ты, неуч... - не удержалась Вера.
- Наполеон Бонапарт! - громко, раздельно сказал Сенечка. - Вас вызывает Екатерина Красина. Вы слышите меня, Бонапарт?
Все затаили дыхание. Чадили и потрескивали свечи Тяжело, едко дышал Онуфрий Степанович. Все напряженно смотрели на блюдце.
И вдруг блюдце дрогнуло. Руки, лежащие на блюдце, инстинктивно дернулись, словно по ним пропустили электрический ток.
- Тихо! - прошипел Сенечка. - Руки назад! Все снова осторожно дотронулись до блюдца.
- Наполеон Бонапарт! Вы слышите меня? - снова опросил младший лаборант.
Теперь уже было отчетливо видно, как стрелка поползла по кругу, остановилась возле буквы "д", затем передвинулась на "а".
- Да! - торжествующе провозгласил Сенечка. - Наполеон на связи. Спрашивайте, Катя. Что вы хотели?
- Вы... совсем... совсем не живой? - спросила "баламутка".
"Да", - ответило блюдце.
- Вам холодно? "Нет".
- Там... где вы есть... красиво? "Как сказать".
Теперь уже блюдце бойко бегало по кругу. Все немного освоились.
- Прекрати ты свои дурацкие вопросы, - сказала сердито Вера. Спрашивай по существу и дай мне.
Но всегда дерзкая "баламутка" от волнения больше ни о чем не могла спросить Наполеона, и, чтобы покончить с вызванным духом, вопрос ему задал Сенечка.
- Жалеешь небось, что напал на нас в 1812 году? "Да".
- Ты свободен. Кто следующий? Вера? Кого вы хотите вызвать?
- Керн...
- Анна Керн! Вас вызывает Вера Красина. Вы слышите нас?
Тишина. Неподвижность. Потом легкое дрожание блюдца, словно шепот. "Да".
- Вы сильно любили Пушкина? - тихо спросила Вера.
"Да".
- Скажите, Анна Керн, - Вера в волнении наклонилась над блюдцем. Почему сейчас нет такой сильной любви, как в ваш век? Почему наши мужчины какие-то все мелкие, пошлые...
"Не все".
- Я понимаю, конечно, не все... Но, однако... Раньше они все свое время посвящали женщинам, любви, возвышенным разговорам, а сейчас машинам, собраниям, маркам, пиву. Даже некоторые кофты вяжут.
"Не все".
- Вы не отвечаете на мой вопрос прямо. Только не надо говорить: "другой век", "эмансипация". Все это я знаю... Отвечайте честно и ясно.
"Женщины стали другими".
- Неправда!
"Мужчины делают то, что хотят женщины".
- Значит, виноваты женщины? "Да. Они раскрепостились..."
- Они раскрепостились, и им стали не нужны любовь, романтика?
"У них появились другие заботы".
- Какие?
"Работа. Власть. Это интереснее, чем любовь. Простите. Я устала".
- Еще секунду! Что... что вы мне посоветуете? "Любить и быть любимой. Прощайте". Блюдечко остановилось, словно обессилев.
- Хватит про любовь, - проворчала Варвара Игнатьевна. - Вам еще рано про любовь, козы этакие...
- В самом деле, - сказал Онуфрий Степанович. - Спрошу-ка я лучше про топор. Хороший был топор.
Онуфрий Степанович тяжело вздохнул, и от его дыхания ярко вспыхнула и погасла горевшая напротив свеча.
- Хорошо, - сказал Сенечка. - Кого вы хотите вызвать?
- Соседа...
- Фамилия, имя, отчество.
- Карпов... Карпов Иван Тимофеевич. На правой щеке родимое пятно. Заикается, когда выпьет.
- Приметы не нужны. Карпов Иван Тимофеевич... Простите, какое село?
- Никитовка.
- Карлов Иван Тимофеевич из села Никитовка! Вы приглашаетесь на разговор с Красиным Онуфрием Степановичем. Вы слышите меня?
"Да".
- Пожалуйста, Онуфрий Степанович.
Онуфрий Степанович наклонился над блюдцем и прохрипел :
- Ты, Тимофев, куда мой топор задевал? А? Молчание. Отравленное дыхание старшего Красина
потушило вторую свечу.
- А, Тимофев! Чего молчишь? Ни движения.
- Не желает отвечать, - сообщил Сенечка.
- Как это не желает? - заволновался Онуфрий Степанович. - Заставим. Начальство у них есть? Соедините меня с начальством.
- Увы, я не знаю, кто там у них начальство. Спросите еще раз.
- Тимофев, богом тебя прошу, отдай топор. Зачем он тебе там? Ведь на всем готовом живешь.
Ни движения.
- Ну гляди, Тимофев. Может, и свидимся когда, - сказал с угрозой Онуфрий Степанович.
- Тьфу! Тьфу! Старый дурак! - встрепенулась Варвара Игнатьевна. - Кто же так говорит?
- А чего уж... Дело к этому идет.
- Так чего торопиться? Наговоритесь еще.
- Ладно, - возвысил голос Сенечка. - Не желает, его дело. Кто еще? Может, вы, Варвара Игнатьевна, с кем хотите побеседовать?
Старая женщина на минуту призадумалась.
- Да нет уж, - сказала она. - Не с кем... Подружек позабывала уже, а родителей не хочу тревожить. Пусть отдыхают... Наработались, бедняги, в свое время.
- Ну тогда я спрошу, - голос у Сенечки стал торжественный. - Вызываю директора института Марка Исидоровича Игнатюка! (В позапрошлом году умер. Хороший был мужик!) Марк Исидорович, вы слышите меня? Это Сеня вас беспокоит. Помните меня? Я младшим лаборантом на инязе.
"Да", - тотчас же побежало блюдечко.
- Какого вы мнения об опыте Красина? "Положительного".
- Правильно, Марк Исидорович. Я такого же мнения. Как вы оцениваете его ближайших помощников? Меня, например?
"Хороший специалист, хороший человек".