К тому времени Федор Иванович здорово потренировался открывать чужие двери. Ночью, когда институт пустел, ученый ходил по коридорам и открывал двери, звеня ключами, бородавками, отмычками. Через неделю он уже работал как заправский медвежатник.
Курдюков быстро справился с ключом от двери в спальню. Ключ, вставленный с той стороны, легко повернулся в гнезде и выпал.
Сенечка и Геннадий Онуфриевич разом вскочили. В замке слышалось осторожное царапанье.
- Он, - прошептал Красин. - Прячься в шкаф! Сенечка метнулся к шкафу. Дрожащими руками
младший лаборант открыл дверцу, нырнул головой в висевшую одежду. Снаружи повернулся ключ - это Геннадий Онуфриевич закрыл своего товарища.
Сенечка двинулся в глубь шкафа, чтобы устроиться поудобнее, и вдруг наткнулся на что-то живое, мягкое и теплое. Он собрался уже завизжать по-детски от неожиданности и страха, но тут кто-то зажал ему рот крепкой ладонью.
- Тихо! Молчать и не шевелиться! - прошептали ему в ухо.
В глазах у младшего лаборанта пошла голубая дымка, и он мягко осел на дно шкафа.
Между тем дверь спальни раскрылась, и в нее протиснулся Курдюков со своим огромным фанерным чемоданом. Федор Иванович так был увлечен протаскиванием чемодана в дверь и так был уверен в своей ловкости как медвежатника, что не сразу заметил стоявшего рядом Геннадия Онуфриевича.
- Здравствуйте, Федор Иванович, - негромко сказал Красин.
Шеф вздрогнул, и у него отвалилась челюсть. Огромный чемодан выпал из рук.
- Здрасьте, - пробормотал он машинально. Наступило молчание.
- Как погода на улице? - спросил Красин.
- Теплый вечер.
- Ночь...
- Ах да, ночь...
- Садитесь, Федор Иванович. - Красин пододвинул кресло. - Вы на вокзал?
Шеф опустился в кресло. Он стал приходить в себя. - На вокзал? Почему вы решили? Нет... Хотя да... Я ехал к своим родственникам в Курск...
- В Курск?
- Да. Там у меня тетя. Старенькая уже...
- Тетя?
- Ну да... А до самолета...
- До поезда.
- Ах да... до поезда еще два часа. Дай, думаю, заеду, проведаю вас... Тем более, я думал, сейчас вечер...
- Понятно.
Опять наступило молчание
- Вы ей яблоки везете? - спросил Геннадий Онуфриевич спустя некоторое время.
- Яблоки? - удивился Федор Иванович. - Откуда вы взяли?
- Чемодан у вас в дырочках.
- Ах да... Вы очень наблюдательны... Я везу яблоки.
- Яблоки в Курск?
- Конечно... Но вообще-то вы правы. Яблоки в Курск - это смешно. Я хотел над вами пошутить. Я везу поросенка.
- Поросенка?
- Ну да. Молочного живого поросенка. Тетя очень любит молочных поросят. Вот поэтому и дырочки.
- Логично.
- Конечно, логично. - Полушеф с шумом выдохнул воздух. К нему возвратилась обычная самоуверенность.
- А чего ж он не визжит?
- Зачем ему визжать? Спит. Наелся, напился. Я его молоком из пакета напоил. Ну ладно. Я пошел, а то поезд скоро.
- Счастливого пути.
- Спасибо.
Ученые пожали друг другу руки.
- Значит, все идет нормально?
- На высшем уровне.
- Я рад.
- Я тоже.
- До скорой.
Курдюков и Геннадий Онуфриевич опять пожали руки.
- Растет сорванец? - Федор Иванович кивнул в сторону кровати с Шуриком-Смитом.
- А что ему остается делать?
- Не заговорил?
- Рано еще.
- Но хоть гукает?
- Гукает
- На каком языке?
- Пока еще неясно.
- Ну ладно, мне пора.
- Всего доброго.
- До скорой.
- До скорой.
Ученые в последний раз обменялись рукопожатием. Полушеф поднял чемодан и потащил его к двери. Чемодан зацепился за кресло. Курдюков дернул. Старый фанерный чемодан не выдержал рывка и развалился. На пол выпали какие-то тряпки, бутылочки, веревки, клочья ваты...
Федор Иванович поднялся с пола и с вызовом уставился на Геннадия Онуфриевича. Скрываться теперь не было смысла. У ног валялся самый настоящий контейнер для похищения Шурика-Смита.
- Отдай добровольно, - сказал Курдюков угрожающе.
Геннадий Онуфриевич потянулся к рейсшине. Федор Иванович не стал дожидаться окончания этого движения и, схватив в охапку чемодан, бросился наутек.
- Пожалеешь! - донесся до бедного отца его голос. - Сильно пожалеешь!
Геннадий Онуфриевич собрал остатки ваты и тряпье (это оказались самодельные пеленки) и выбросил все в форточку. Затем он открыл платяной шкаф и сказал:
- Сенечка, выходи. Послышалась возня, какой-то шепот.
- Эй, ты не заснул там?
- Иду, Геннадий Онуфриевич... Сейчас...
Из шкафа вылез взъерошенный Сенечка, смущенно кашлянул.
- Придремнул я немного...
- Слышал?
- Кое-что слышал.
- Смита, гад, хотел украсть.
- Негодяй...
- С чемоданом пришел. Я по дырочкам сразу догадался. Знаешь, какие в посылках для яблок делают.
- Знаю...
- Надо замок другой поставить.
- Теперь нет смысла, Геннадий Онуфриевич, Курдюков не такой человек, чтобы повторяться. Он что-нибудь другое придумает. Надо готовиться к неожиданностям.
- Ты меня только, Сеня, не бросай одного.
- Будьте спокойны, Геннадий Онуфриевич. Верен вам буду до гроба.
Но верен Сенечка оказался только до июля. Во вторник, 18 июля, Геннадий Онуфриевич нашел у себя на столе толстый пакет. С утра на столе никакого пакета не было. Красин с удивлением взял конверт и прочитал:
Г. О. КРАСИНУ Лично в руки
Уже заранее зная, что письмо обещает какую-то неприятность, ученый с нетерпением вскрыл конверт и достал два листка бумаги. На одном торопливо и неразборчиво было написано:
"Уважаемый Геннадий Онуфриевич!
Прости меня, если сможешь. Человек слаб, и я не исключение. Не у всех столько упорства и мужества, как у тебя. Я просто не пригоден к тому титаническому труду, который ты затеял.
Сейчас я счастлив... Ты должен понять меня. Ты же ведь тоже счастлив по-своему, затеяв этот небывалый грандиозный эксперимент.
За Веру не беспокойся. Клянусь тебе, что я и ее постараюсь сделать счастливой.
Да здравствует счастье!