Парень расцветает улыбкой. Она осматривается.
— Ты свет не выключил.
— Да, и поэтому ты здесь, пришла проверить. Экономная, — сарказм режет по нервам.
Тела девчонки обдаёт жаром стыдливого разоблачения.
— А у тебя наверное совесть проснулась, решил пойти выключить.
— Не буду подигрывать, не надейся. К тебе шёл, за сказкой на ночь, не могу уснуть. А ты, кралась ко мне...
— Закрой рот и не фантазируй!
— Чего кричишь сразу? Как не любишь правду вслух. Не понимаю тебя, — повышает голос. — Вот пришла ты, а как увидела передумала? Или надеялась я уснул и тихонечко полюбуешься?
У Алексы глаза на лоб полезли, рот так и открылся. Вот это удар поддых с разлёту.
— Не ори на меня!
— Сама не ори, — решительным шагом к ней.
Выставила перепугано руки вперёд.
— Не надо...
Долго не церемонился, подхватил под колени и на плечо кверху задницей.
— Чего не надо-то?
— Отпусти придурок!
Болезненный шлепок по оголеным ягодицам разнёсся по квартире.
— Больной?!
Грубо сбросил на постель, в которой уже долго не может уснуть. Распял руки, нависая сверху.
— Прикуси язык, сейчас же, или это сделаю я, будет больно, обещаю.
Смотрит в глаза, она нервно облизала пересохшие губы, грудь тяжело вздымается, дыхание шумное.
— Что ты мечешься туда-сюда, определись уже для себя, не маленькая.
— Сам-то определился?
— Давно.
— Врёшь, — зарычала.
— Я знаю чего хочу. А ты знаешь?
Ей хотелось кричать и ругаться, высказать, как он определился. Как достал уже и как вытряс с неё всю душу. Но Алекса прикусила язык и молчала, хватит откровений, потом боком выйдут, достаточно. А то опять корона его до небес взлетит.
Богдан всё понял, отпустил запястья и опустился на неё, укладывая голову на грудь и бережно обнимая за плечи, расслабился, придавливая всем весом.
— Сделай так, чтобы я уснул. Не усну, пока не узнаю, что случилось.
— Мне тяжело, — запыхтела жалобно.
— Я когда ехал, думал о тебе. Да весь вечер думал и поэтому ни капли не выпил, посидели называется. Первый поехал домой, расчитывал высплюсь. Да куда уж там, вот она, ночью, раздетая вышагивает вдоль дороги, где даже фонарей нет, а за ней плетётся какой-то придурок. Чёрт меня дёрнул поехать той дорогой. Чёрт оказывается на твой стороне, оберегает.
— Богдан, не смешно.
— Не смешно. Ты должна была меня гнать домой, а ты звала с собой, я должен был поехать спать, а я не хотел уезжать. Мы одного хотим, только почему это должен говорить я. Не хотела же отпускать? — приподнял голову взглянуть в глаза.
— А я должна это говорить? Не хотела, не хотела! Доволен? — снова раскричалась, под тяжёлым взглядом отвернулась к окну.
Подобрался ближе к лицу, подпёр кулаками подбородок.
— Почему не хотела?
Молчит, смотрит на ветки деревьев, на фонарь, что светит. По его вине, Богдан сейчас прекрасно видит все эмоции, что в ней плещут.
— Я себя дурачком порою с тобой чувствую, фантазирую внутри что-то, придумываю опираясь на ощущения. Кажется кожей чувствую как скучаешь...
Резко повернулась, сердце ускорилось.
— Богдан... — прочистила горло. Отодвинулась, опираясь спиной на изголовье кровати. И начала говорить совсем не то, что хотела. — Не знаю, что тебе рассказал Димка или ещё кто, но больше нет угрозы для моей жизни. Нашли заказчика, я свободна передвигаться как хочу и где хочу. Всё закончилось.
Богдан опустил голову ей на живот, обжигая кожу прикосновением колючей щеки. Она явно чувствовала от него разочарование.
— Что тогда сегодня за выходка?
— Достали они все меня. Папашка этот, мама... И Димка туда же, Вика с Пашей разводиться собрались. Достали все! Все поговорить со мной хотят.
— И я тоже.
Намеренно проигнорила.
— Что-то выяснить хотят, доказать мне, а я ничего не хочу. Устала я, не понятно разве! С дуру ляпнула папаше про сходняк в ресторане. Так он и обрадовался. Все поговорить хотят, обьясниться, мама, он. Мы с Уимбергом побесили их там...