Митчелл Тимоти. Углеродная демократия: Политическая власть в эпоху нефти. — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2014. — 408 с.
Измеряй и правь
Павел Быков
Доверие к научно обоснованным методам улучшения человеческого общества силами государства не раз оборачивалось конфузами, а иногда и трагедиями
Скотт Джеймс. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни.
«Благими намерениями государства» — возможно, наиболее актуальная книга для России в ее сегодняшнем состоянии. Наверное, наивно было бы полагать, что прочтение одной умной книги может радикально изменить российскую бюрократию, однако так и подмывает написать: обязательно для прочтения чиновникам всех уровней. Впрочем, это, может быть, не только наивно, но даже и опасно. Того и гляди, прочтут, еще лучше разберутся, чем именно на самом деле они занимаются, а нам потом расхлебывать. И нынешние реформы образования и здравоохранения покажутся цветочками…
yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');
Итак, эта книга о том, что, когда государство берется что-то улучшить, на деле оно это что-то не столько улучшает, сколько упрощает.
Такое упрощение (стандартизация и схематизация) может оказаться полезным и даже весьма полезным, но только до той поры, пока госуправление не разрушает естественное многообразие реальной жизни. Наглядный пример из книги — феномен «итальянской забастовки», суть которой не в том, чтобы перестать работать, а в том, чтобы работать строго по правилам. Другой пример: попытки выращивать требуемые сорта дерева самым рациональным образом — безо всяких там кустов, мелколесья, некачественных деревьев и прочего, а стало быть, без всего того, что позволяет лесу расти здоровым. Опыт показывает: сколь бы умны и подробны ни были инструкции, когда им начинают следовать буквально, игнорируя многообразие жизненных ситуаций, любое производство, любой достаточно сложный процесс встает.
Джеймс Скотт блестяще показал: за что бы государство ни бралось, его основная задача — превратить общество из понятного прежде всего своим рядовым членам в понятное прежде всего госаппарату. Широкие проспекты, адреса, земельные кадастры, фамилии, единые системы мер — все это подчинено одной цели: сделать общество максимально прозрачным для чиновника и максимально отзывчивым к его манипуляциям. Цели государства всегда довольно ограниченны и утилитарны: налоги, безопасность, призывники, а объемы бумажной работы слишком велики, чтобы загромождать их ненужными подробностями, потому и «карта» общества, которая получается у государства, всегда слишком проста.
Впрочем, это полбеды. Беда в том, что государство не только создает эту «карту», но и пытается преобразовать общество в соответствии с ней. И кстати, это втискивание реальной жизни в прокрустово ложе бюрократических циркуляров бывает весьма болезненным и частенько при этом бессмысленным, с точки зрения большинства.
«Сбылась вековая мечта масс о правильности только одной меры! Революция дала народу метр», — гласил один из французских революционных декретов. Избыток разных мер действительно не способствовал торговле, но и мешал не слишком. В повседневной жизни люди легко ориентировались в таких мерах расстояния, как «бросок камня» или «три раза сварить рис». Существовала масса договоренностей: когда насыпать зерно в корзину «с горкой», когда «с полугоркой», а когда вровень с краями; какой формы должны быть гребки и кто должен ровнять зерно; с какой высоты насыпать зерно — от пояса или от плеча (разная степень утрамбованности). Ни для кого все это разнообразие сложностей не представляло, мешало оно только государству, которое хотело точно знать, каков урожай и сколько можно собрать налогов.
И наоборот, введение единой меры было удобно для чиновников, но не для крестьян. «Сообщение фермера, что он арендует двадцать акров земли, столь же информативно, как и сообщение ученого, что он купил шесть килограммов книг», — пишет Скотт. Для крестьян куда важнее было, какой урожай можно собрать с этого поля, скольких людей оно может прокормить — в таких единицах и считали землю. Скажем, в Ирландии маленькие фермы описывали как «ферма одной коровы» или «ферма двух коров», чтобы понять, каким количеством молокопродуктов может обеспечить семью этот участок земли (то есть корова была интегральной характеристикой размера участка, качества почвы, климата и урожайности произрастающих культур). Поэтому стоит ли удивляться, что и через 20–30 лет после введения единых мер (того же метра) их использование было скорее формальностью, чем реальной практикой.