Я, когда вижу это, вспоминаю начало своего церковного служения на Варварке. В этом районе была община бандюков. И вот, бывало, идешь к ранней обедне, а уже из окон Знаменского собора все сияет, горит изнутри. Заходишь, и везде, где можно воткнуть свечку, она горит. Да толстые свечи, самые дорогие. Значит, на «дело» ребята пошли. Через какое-то время приходишь, опять все полыхает. Значит, успешно сходили. Чистой воды страх и суеверие.
Вот и в сегодняшнем воцерковлении, на мой взгляд, тоже слишком много суеверного.
— В сиянии?
— Оно так проявляется — в демонстрировании. И вы попробуйте кому-нибудь что-нибудь скажите. Такую гордыню навстречу увидите! А ведь те же Третьяковы, Морозовы — они же правду иногда любили слушать. А нынешние не выносят правды. Притом что много православных предпринимателей. Я двадцать лет уже монах, и этот вопрос, а что делать, чтобы быть православным предпринимателем, который часто задают и на исповеди, и просто в разговоре, и на экспертном уровне, — он у меня уже вот где.
— А что, правда, делать- то?
— Что я могу ответить, помимо Христовых слов: «Продай свое имение и раздай нищим, возьми крест свой и следуй за Мною»? Если уж ты такой православный, прочитай Евангелие, там все сказано. А если человек спрашивает у священника благословения на то, подать милостыню или не подать... Хочешь подать — подай, не спрашивай у меня. Я тебе в этом случае зачем? И есть некоторая недоговоренность в этом новом православном предпринимательстве. Если те, прежние, смотрели на Бога и на убогих, которые просят помощи, то эти смотрят на себя. Они смотрят не на «искусство в себе» а на «себя в искусстве». И такой взгляд портит очень это православие. У нас очень мало людей из бизнеса, которые делают, а не говорят. Разговоров много, а делают — единицы. Православное предпринимательство — это православное дело, или, как говорили святые отцы, делание. А делание — это подвиг. Это не языком молоть, а землю копать и крест носить. Помните, в 1917 году, после переворота, было сказано: «Проговорили Россию»? Не «проговорить» бы нам христианство.
— Но все же известно, что люди жертвуют, например, на детские дома.
— Если человек сказал, что жертвует на детские дома, он может дальше это не делать. Господь его уже наградил той славой, которую он здесь получил. Но для спасения души он не сделал ничего — все проболтал. А вот если он промолчит, то тогда — слава Тебе, Господи. Вот тогда я за него рад, за его метафизическую перспективу. Но большинство любят сделать и награду здесь и сейчас получить. А ты просто делай!
— Молча?
— Спокойно. Веди детский дом, пока есть на это средства. Их тоже ведь Господь дает. Они могут кончиться, а пока есть — делай. Не надо оркестра, не надо почета. С молитвой делай, и все получится. В свое время, когда создавался миссионерский отдел, были у нас организационные заседания — сто лет ведь было потеряно в плане миссии со времен Иннокентия (Вениаминова), Макария (Невского) и других. И кто-то из архиереев сказал: «Надо написать методические указания для священников. А то, бывает, батюшка отстроил церковь, золотом покрыл, иконостас сделал, крестильню поставил, забор, дом для причта: молись не хочу. Так не хотят молиться, никто не идет. И ему надо методически объяснить, как привлекать людей». А сидел старый уже владыка на том заседании, и говорит: «Да-да, конечно. Обязательно надо написать методичку. И что же мы в ней напишем? Батюшка, а вы Богу-то молиться не пробовали?»
— Зачем просят благословения на добрые дела?
— Думают: ага, батюшка благословил, значит, он уже знает, что я работаю на эту тему, это хорошо, мне зачтется. А потом — в Чистый переулок и просят медаль размером с тарелку. Наверное, это остаток советского периода, партсобраний, сборов. А может, новое приобретение. Американо-протестантское: «Вы хотите поговорить об этом?» Эти психологические границы трудно перейти. И пока немногие переходят. Я иногда узнаю о людях, что они кого-то содержат, кому-то помогают. Со стороны узнаю, нечаянно. Эти люди ходят ко мне на исповедь, но никогда не рассказывают. И я не спрашиваю. Живут по Христовой заповеди, слава Богу, пусть живут.