Но это все впереди, а сначала — небывалый подъем и энтузиазм. Артисты все лето живут коммуной в подмосковном Пушкине, по очереди несут дежурство по кухне и уборке, репетируют при сорокаградусной жаре в раскаленном сарае, а в свободное время купаются и веселятся. В общем, это был лучший, как сказали бы в наше время, корпоративный тренинг для создания команды из разномастных актеров, среди которых были и опытные мастера, поначалу с недоверием относившиеся к тридцатипятилетнему самоучке, который отвергал все их годами наработанные приемы и правила.
Основатели Московского Художественного театра Константин Станиславский (справа) и Владимир Немирович-Данченко. 1923
Фото: РИА Новости
Чтобы понять новаторство Станиславского и Немировича, нужно представлять себе, как выглядел русский театр до них. В труппах, собранных антрепренерами на один сезон из случайных артистов, давали по новой пьесе каждую неделю, так что актеры едва успевали выучивать роли. В основном это были оперетки, водевили и трагедии плаща и шпаги, изредка — Гоголь и Островский. Декорации представляли собой павильоны в стиле ампир с нарисованными окнами и площадью с фонтанами на заднике. Мизансцены условны и раз и навсегда закреплены: направо — софа, налево — стол, артисты маячат поближе к суфлерской будке. Каждый спектакль начинался с оркестровой увертюры, не имевшей никакого отношения к спектаклю. За вечер показывали, как правило, две разножанровые пьесы, а в антракте — снова музыка. Все эти приметы пошлого «театра буфетчиков» в Художественном были упразднены. Вместо аляповатой позолоты и бархата в зале — сдержанные, благородные цвета («Театр начинается с вешалки», — утверждал Станиславский). Вместо бенефисного премьерства — слаженный актерский ансамбль. Вместо пьес-однодневок — мировая классика и современная драматургия. Вместо условных декораций из подбора — тщательно проработанная сценография.
Правда жизни
В первые годы Станиславский вообще очень увлекался внешней стороной постановки. Пытаясь показать на сцене «правду жизни», он тщательно воссоздавал интерьеры и костюмы эпохи. В спектакле по пьесе Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович», которым 14 октября 1898 года открылся Художественный театр, зрителей поражали роскошь боярских нарядов и подробнейшие декорации, создававшие ощущение настоящих царских палат или шумной уличной толпы. В том же духе были сделаны «Смерть Иоанна Грозного», «Шейлок», «Антигона», «Власть тьмы», «Юлий Цезарь» и другие «костюмные» спектакли. Но что хорошо для исторических пьес, не всегда подходит современным.
Работая над чеховскими «Чайкой», «Тремя сестрами» и «Дядей Ваней», Станиславский по-прежнему стремился к бытовому правдоподобию. Он активно насыщал спектакль звуками: пением птиц, завыванием ветра, звоном колокольчика на тройке — так что Чехов в конце концов пообещал в следующей пьесе поставить ремарку: «Стоит полная тишина»... В лирической сцене актеры могли вдруг начать хлопать комаров, что давало недоброжелателям повод обвинять МХТ в излишнем натурализме. Но весь этот подробный антураж был не самоцелью, а лишь одним из способов вдохнуть в актера жизнь его персонажа, помочь ему слиться с образом.
Известна история, как утонченный интеллигент Станиславский вместе с актерами ходил на Хитров рынок знакомиться с обитателями ночлежек, готовясь к постановке пьесы Горького «На дне». Этот спектакль, впервые показавший на сцене босяков, в бурлящей предреволюционной Москве имел фантастический успех. Но эстетика пресловутого реализма постепенно исчерпывала себя, превращалась в штамп. Станиславский, как его тезка Костя Треплев из чеховской «Чайки», снова стал искать новых форм, новых способов показать на сцене внутреннюю правду, не опираясь на внешнее правдоподобие.