Посольская миссия преподобного Сергия, свидетельствующая о его поддержке притязаний именно московского князя на роль собирателя русских земель, заведомо предполагает присутствие Троичных смыслов в стратегии Москвы. И возникает вопрос: не эти ли смыслы были каплей, склонившей чашу весов в ее пользу в чисто политическом соперничестве с той же Тверью? Или с Рязанью. Ведь князь Олег Рязанский был герой не хуже Дмитрия Донского, он отчаянно воевал с Москвой за Лопасню и Коломну, с Литвой — за Смоленск, да еще первым принимал на себя удары Орды. А чего стоит с точки зрения политической борьбы его маневр в Куликовской битве, в которой он прямо не участвовал, сотрудничая с Мамаем, но одновременно заслужил благодарность Дмитрия Донского — за донесения о передвижении татарских войск и за то, что не соединился с литовским войском Ягайлы. Правда, после битвы он же грабил возвращавшиеся с Куликова поля московские обозы.
Как бы то ни было, именно о Троичных смыслах беседовал преподобный Сергий с князем Дмитрием Ивановичем, будущим Донским, когда тот приехал в Троицкую обитель за несколько дней до Куликовской битвы.
Прежде чем одобрить намерения князя, Сергий подробно расспросил его об обстоятельствах конфликта с Ордой: «И ты, господине, поиди противу их и с истинною, и с правдою, и с покорением, якоже пошлина твоя держит; покорятися Ординскому царю должно…» Первое, что волновало Сергия, — законность выступления русских против Мамая, у которого князь когда-то брал ярлык на великое княжение, тем самым признав его своим царем***. Очевидно, последовало обсуждение вопроса, достаточно ли любви проявляет татарский царь к русским подданным, ведя на Русь огромное войско — двунадесять языков с участием крымских наемников-генуэзцев. Последним Мамай обещал богатую добычу в московских землях, да и сам надеялся «пограбити» Русь. И все же если можно было умилостивить злого царя, то, по мнению Сергия, следовало это сделать, чтобы не проливать кровь: «Аще убо таковии врази хотят от нас чести и славы, дадим им, аще имениа и злата и сребра хотят, даждь им».
Готовность отдать врагу честь (славу) и деньги необходима была и для того, по мысли Сергия, чтобы исключить корыстные мотивы вступать в бой с татарами у самого князя. Именно желание прославиться и разбогатеть обычно двигало полководцами — что татарскими ханами, что русскими князьями. В этом случае обращаться к святому за благословением, конечно, не стоило. Ответ у князя был готов. Дело в том, что примерно о том же его спрашивал несколько ранее митрополит Киприан, советуя заплатить Мамаю и больше положенного. Но как раз в выплате дани Москва (в отличие от той же Твери) всегда вела себя образцово. Обратной стороной жадности, хитрости, даже вероломства в отношении подданных и соседей, в чем любят обличать московских князей, зачастую была их дисциплинированность в фискальных делах. Зато нигде на Руси не знали таких продолжительных периодов тихой жизни, без набегов Орды, как в Москве: двенадцать лет мира при Иване Калите и еще столько же при его сыне Симеоне Гордом, и княжество буквально рвануло вперед в территориальном и экономическом отношении. Поэтому и митрополиту Киприану, и преподобному Сергию было отвечено, что Орда получила свое сполна…
Что касается славы, то это материя более тонкая и коварная, чем деньги. Скорее всего, князь любил славу, почти как каждый политик. И в последние несколько лет он, вместо того чтобы оказывать почести Мамаю, демонстрировал ему свою непокорность. Разгром москвичами на реке Воже в 1378 году татарского войска, опустошившего перед этим нижегородские земли, фактически и привел к Куликовской битве. Тем не менее Дмитрий Иванович прекрасно понял Сергия. Об этом свидетельствует молитва, произнесенная им по возвращении из Троицкой обители в Успенском соборе Кремля буквально перед тем, как сесть в седло и двинуться в поход: «Дай же мне, Господи, победу над моими врагами, пусть и они познают славу Твою». Заявляя, что он хочет стяжать славу не себе, а Богу, князь не только отрекся от собственного тщеславия, но и сформулировал положительный мотив битвы — это защита Троицы.