— Какой выход из этой ситуации?
— Обращать больше внимания на регионы. Создавать там не только оркестры, но и музыкальные школы, училища, консерватории. У нас на Дальнем Востоке на девять субъектов федерации нет ни одной консерватории. Ближайшая находится в Новосибирске. То есть у людей, которые учатся музыке и хотят профессионально совершенствоваться, есть два варианта — либо бросать, либо уезжать, потому что высшее образование им получить негде.
— Существует ли русская скрипичная школа?
— Она величайшая, но сейчас ее уже фактически нет. Границы открыты, педагоги уехали. И сейчас можно встретить китайцев, корейцев, которые играют в русской манере. Все смешалось.
— В чем отличие нашей, пусть и ставшей открытой школы?
— В качестве технического подхода и свободе исполнения. Русская скрипичная школа всегда была направлена на физиологическую правильность игры. Хотя на интерпретацию советские педагоги обращали меньше внимания.
— Вы считаете себя представителем русской скрипичной школы?
— Пожалуй, да. Хотя сейчас мне кажется, что это не главное. Важно найти свою манеру.
— Вы один из немногих скрипачей в мире, кто играет целиком цикл из 24 каприсов Паганини. Они действительно почти неисполнимы?
— Я сыграл их на сцене огромное количество раз, это правда, и даже перетрудил на них левую руку. Диск с ними я записал лет десять назад, последние годы их не играл, но думаю, что еще к ним вернусь. Я сам долго никак не мог к ним подобраться, но потом нашел секрет. Их бесполезно выучивать циклом — нужно учить по одному, шаг за шагом. Они так написаны, что один каприс вытекает из другого, и только сыграв один, ты можешь перейти к следующему — как в компьютерной игре, где нельзя перейти на новый уровень, пока не пройден предыдущий.
— А есть в скрипичном репертуаре своя terra incognita — никем еще не сыгранные произведения?
— Есть много произведений не то чтобы неизвестных, но редко исполняемых, которые я мечтаю сыграть. Это скрипичный концерт Карла Нильсена, замечательный концерт Роберта Шумана. И я обязательно до них доберусь. Но сейчас у нас сложилась ситуация, которая меня очень беспокоит, — людей, готовых воспринимать самую серьезную музыку, у нас очень мало. А привлекать неискушенную публику в концертные залы и играть для них концерт Нильсена — это безумие, так мы их к музыке не приобщим. Как это совместить, я сам пока не понял. Мало кто готов слушать Хорошо темперированный клавир Баха целиком в один вечер, хотя это гениальное произведение. Это все равно что пытаться заставить людей, которые едут утром в метро, читать Гегеля или Шопенгауэра. Это невозможно. Большинство будут читать легкие романы и журналы. Можно, конечно, сказать, что мы работаем только для одного процента понимающей публики, собираем профессоров консерватории и перед ними играем. Но тогда как сделать классическую музыку доступной для всех?
— А на что вообще люди идут в концертные залы — на имя, на программу?
— Люди идут на имя исполнителя, но они ждут от него определенную программу. Если я буду два отделения по часу играть сольный репертуар, что-нибудь вроде сонаты Бартока для скрипки-соло или фантазии Шенберга, то следующего моего приезда в этот город либо не будет вовсе, либо я увижу полупустой зал.
— И как вы для себя эту проблему решаете?