Элина замерла – это было очень неожиданно и довольно не месту. Краснопольский держал театральную паузу. Они стояли посередине двора и чье-то постельное белье, развешанное сушиться, хлопало на весеннем ветру. Элина чувствовала себя так, словно оказалась одна в лесу, но где-то в кустах затаился хищник – и она напряженно вслушивалась в каждый шорох, тело, как струна, и не выдохнуть…
- Не понимаю о чем вы, - наконец машинально сказала Элина, просто чтобы разбить эту тишину, наполненную звуками ветра и далеким-далеким шумом машин с далекого шоссе.
- Ну что же вы, товарищ прокурор? – почти прошептал Краснопольский, он слегка наклонился, чтобы его лицо оказалось ближе к её. - Такая непонятливая…
Элина выскочила из дома в шлёпках и теперь с ужасом ощутила, как усилилась эта подавляющая разница в росте, которую прежде немного сглаживали высокие каблуки.
- Завтра первое заседание с присяжными – вам ведь страшно важно угадать, кому я объявлю немотивированный отвод – от моего решения многое зависит, - надменно усмехнулся Краснопольский. Его смуглое лицо в полумраке вечернего воздуха казалось еще смуглее.
- И вы сдадите своего подзащитного? – язвительно спросила Элина, быстро просчитывая в голове, где тут могут быть ловушки. – Очень профессионально, ничего сказать.
- Ему это не особо навредит, - пожал широкими плечами Краснопольский, - он ведь невиновен.
- Ну, конечно, - хмыкнула Элина.
- Это правда, госпожа Дашкова, и в глубине своей твердой, как алмаз, прокурорской души вы это знаете, - хрипловатые, насмешливо-ласковые бархатные нотки голоса обволакивали, посылая эшелон мурашек по позвоночнику.
Элина знала, что надо развернуться и уйти, но медлила. Медлила, конечно, потому что ей важно каждое слово противника относительно завтрашнего процесса – может он и солжет – но и изо лжи, и из оговорок можно извлечь суть! Из-за информации, а не из-за этого гипнотизирующего голоса… Элина медлила:
- И что же вы за это планируете получить?
- О, вот мы и подобрались к сути, - Краснопольский вдруг облизал свои твердо очерченные, чуть тонковатые губы.
- Как у вас глаза блестят-то, - издевательски заметила Дашкова, - а еще ваша адвокатская братия пытается отрицать свою знаменитую алчность.
- Ну не всем же работать за идею, кто-то и деньги должен получать, - Краснопольский вдруг неожиданно широко улыбнулся, обнажая белые зубы. – А, впрочем, сейчас речь не о деньгах, хотя алчность… знаете, однокоренные слова с «алкать».
Что за лирические отступления?! О чем он вообще? – Элине хотелось стиснуть свою бедную голову, громко, по-детски хлопнуть дверью и чтобы никто её не трогал! Ни эти гости, что остались за столом, ни любимая, но выматывающая работа, ни тем более невыносимый Игнат Краснопольский.
- Итак, денег вы не заплатите мне – во-первых, потому что вы слишком принципиальная, а во-вторых, потому что у вас их попросту нет. Пожалуй, я продам информацию за поцелуй… Что скажете? По-моему, более чем демократичная цена.
Он еще что-то говорил, а Элина стояла ошеломленная, и бешенство закипало в ней – да он издевается! Ему видимо очень скучно, и он сегодня целый день развлекается за её счет. Гребаный московский мажор, ну… Стоп! Она вдруг остановила себя – Краснопольский только этого и ждет: гнева, возмущения, превращения взрослой женщины в оскорбленную и смущенную отличницу из старших классов. На худой конец – демонстративного ухода к потенциальному жениху. Ах да, жених. Ладно это сейчас дело десятое. Главное – ну что же, сыграем в вашу игру, господин Краснопольский.
Элина изогнула губы в ядовитой усмешке:
- Опасаюсь, что ваша цена не только не демократична, она непомерно завышена. За такую цену вам придется, как минимум, сразу полностью проиграть это дело. Впрочем, у меня есть встречное предложение.
Краснопольский прищурился, вглядываясь в её лицо:
- И?
- Это я называю вам того кандидата, которому завтра объявлю немотивированный отвод, а вы мне заплатите ну хотя бы тем, что… - и она оценивающе окинула его взглядом с головы до кончиков дорогих туфель, - да с вас и взять-то особо нечего.
Ей показалось, что на этих словах Краснопольский стиснул зубы, но в целом выражение его лица оставалось бесстрастным, даже чуть снисходительным – так что, возможно, ей это просто показалось.