Краснопольский сел рядом и вдруг заговорил непривычно быстро, в отличие от своего обычного бархатного мурлыкания или безапелляционных приказаний. Сейчас же он словно боялся, что если помедлит, то уже не сможет сказать, поэтому слова налетали друг на друга, как камни, летящие с горы:
- Ты всё делала правильно. Я бы на твоем месте поступал также. Ты ведь не могла вернуть дело следователю? Что смотришь? Я знаю ваши порядки, вы люди подневольные с погонами, это у нас, адвокатов, генералов нет. Ты не могла выявить эту свидетельницу, ты же работаешь уже с готовыми материалами и не расследуешь. А даже если бы и обнаружила её, ну и что – тебе бы не дали порушить утвержденную квалификацию преступления. Ты не могла это исправить. Но, к счастью, тут появился я, - он многозначительно усмехнулся, - блестящий московский адвокат!
Изогнутые губы Элины, казалось, дрогнули в ответной улыбке, но она только сказала:
- Разве мы переходили на «ты» – пили на брудершафт?
Игнат вдруг осознал, что сел к ней слишком близко - так близко, что касался локтем её локтя и чувствовал цитрусовый запах её духов.
- Так может выпьем? – не удержался Игнат.
Ему вдруг стало жарко, весело и чуточку, совсем чуточку, нервно, словно он вновь стал старшеклассником, впервые приглашающим девушку на свидание.
- Чашу мира? – Элина все-таки улыбнулась. – Жарко алкоголь пить.
Было ли этой правдой или осторожностью – Краснопольский не знал. Мимо прошли какие-то дети, размахивая эскимо на палочках.
- Тогда будешь мороженое?
- Шоколадное? – подозрительно спросила Элина, словно не доверяла ему.
Вот так отправишь этих мужчин за нормальным шоколадным мороженым, а они возьмут и принесут карамельное – извращенцы!
- Можем даже ведро купить, - фыркнул Игнат.
Они почему-то даже не пошли в кафе, а так сидели на лавочке в парке с большим пластиковым ведерком шоколадного мороженого и ели его ложками. Краснопольский на самом деле предпочел бы обычный пломбир, но чего не сделаешь, ради повышения настроения прокуратуре. У Дашковой было такое довольное выражение лица, словно у кошки, которая дорвалась до сливок. Сумрачная тоска из серых глаз до конца не ушла, но стала куда легче – видимо сказывалось мороженое.
- Зачем ты это делаешь? – неожиданно спросила Элина, очень просто, безо всякого сексуального подтекста облизывая ложку.
А Игната вдруг бросило в жар от движения её губ и языка. Возбуждение нахлынуло внезапно, прокатилось по телу волною. Пока мозг судорожно отдавал команды, чтобы вернуть себе контроль. И еще этот вопрос. Честно? Он и сам не знал, зачем это делал. Порывами к благотворительности и сочувствию он никогда не страдал. Вскружить голову такой женщине, как прокурор Дашкова, слишком энергозатратно, да и от этого будет больше вреда, чем пользы. Он это делал потому… потому что хотел. И тут ему стало страшно. Он так давно ничего не хотел такого – такого просто человеческого, наивного и дурацкого. Вроде поедания мороженого в парке, вроде глупых свиданий и страстных поцелуев у подъезда, вроде…
Нет, все его мечты были связаны с покорением еще непокоренных вершин, с взятием еще незвзятых призов, с одержанием новых и новых побед. И это новое чувство ему очень не понравилось – оно делало его слабым, уязвимым, слишком зависящим от воли другого человека! Какая-то язвительная гадость уже готова была сорваться с языка. Но тут вдруг Элина накрыла ладонью его ладонь:
- Спасибо. Правда, что бы тебя не подтолкнуло, спасибо. В такие вечера слишком вредно быть одной.
От этих её слов и от неожиданной теплоты, почти нежности в её всегда холодных глазах Игнат подавился своим неприятным ответом и промолчал. Где-то на задворках сознания билась мысль, что раз она сказала «одной», значит она не стала встречаться с тем юнцом с идиотских смотрин. Значит… «А вот её личная жизнь к тебе никого отношения не имеет», - решительно оборвал он себя. И собрался встать и идти к машине – ему еще предстояло пилить в Москву. Но почему-то продолжал сидеть: чувствовать бедром тепло бедра Элины, вдыхать цитрусовый запах её духов и отстраненно есть шоколадное мороженое.