Когда Володя встал, ноги его подгибались. Толик ползал по полу, рядом лежала раскрытая обувная коробка, из нее торчало что-то вроде короткого штырька. В дверях виднелись ступни Васянина. Метатрон, скрипя зубами, нагнулся над своей правой рукой, пыльцы которой все еще сжимали молоток. Уловив краем глаз движение в дверях, Володя шагнул к старику, поднял дробовик, целясь в седую голову — дульный срез и висок Метатрона разделяло меньше метра.
Он нажал на курок, и голова взорвалась, как арбуз, упавший на асфальт с высоты второго этажа. Квас повернулся — в дверях стояла Илона. Глаза ее светились синим огнем, а в руках был магазин от дробовика...
— Что ты... — начал Володя.
Илона швырнула магазин в обувную коробку. А ведь патронные кассеты ‘Джэкхаммера’, если вставить в них детонатор и накрыть прижимной крышкой, превращаются в противопехотные мины...
Военные склады в поселке городского типа под названием Коцюбы полны раритетов. Там лежит оставшееся со времен Второй мировой войны оружие, хотя есть и более современные образцы, и взрывчатка — множество взрывчатки. Всевозможные общественные деятели и правозащитники не однажды поднимали вопрос о том, что склады надо уничтожить, а оружие куда-нибудь перевести, слишком уж опасное место, ведь рядом река и плотины...
Речной каскад состоит из ГЭС и ГАЭС общим числом восемь штук. Часть построена еще до войны, часть позже. Низконапорные плотины, машинные залы, капсульные гидроагрегаты... Земляная плотина одной из станций является самой длинной в мире и сдерживает колоссальные массы воды. Гидрокаскад — это техническая и питьевая вода, речной транспорт, рыбное хозяйство... около двух третей государства попадает в зону его влияния. А еще это — одно гигантское оборонное сооружение. В планах НАТО даже не рассматривалась возможность атаки на СССР через территорию, которая в последствии стала называться Самым Независимым Государством. Еще в те времена, когда комплекс начали строить, предполагалось, что некоторые дамбы искусственных морей или плотины можно подорвать в случае нападения капиталистических врагов. Волна пойдет по течению реки, снося на своем пути новые плотины, расширяясь, смывая все перед собой — дальше и дальше, к Черному и Азовскому морям... весь этот район СССР должен был превратиться в чересполосицу бурелома, озер и зон непроходимости.
Взрыв в Коцюбах разрушил первую плотину. Волна смела остальные, и очень скоро от столицы, как и от значительной части государства ничего не осталось. Еще через мгновение исчез вообще весь мир, но это произошло чуть позже, а сейчас Володя Элиарович Квас, наблюдая за цилиндрическим магазином, который, вращаясь, летел к обувной коробке, видел и другое: оранжевый свет, наполняющий комнату, льющийся почему-то не только из окна, но и сквозь стены и потолок, все ярче озаряющий столы с мониторами, тело Толика, безголового Метатрона, стоящую в дверях над неподвижным Васяниным Илону... Цилиндр еще летел, а по полу уже протянулись густые тени, и свет все лился, становился ярче, он уже почти слепил... И последнее, что услышал Володя, был голос Метатрона, полный изумления и досады, донесшийся не изо рта, но прозвучавший прямо в воздухе, голос, который не то спросил, не то констатировал:
— Шакьямуни?..
Пули пробили его грудь, плечи, живот — и швырнули назад. В те несколько мгновений, когда подошвы кед уже оторвались от земли, когда он летел, вытянувшись горизонтально, спиной вниз, ощущая жгучую боль, видя гейзеры крови, выстреливавшие из плоти, — в эти мгновения одно слово колотилось в голове Тимерлена Стигмата: Гаутама, Гаутама, Гаутама, ГАУТАМА!
Вот почему оранжевые одежды. Вот на кого, сам того не ведая, работал Тот Джигурти. Вот тот, кого Бокор и вуду не смогли бы контролировать, в каком бы теле он не воплотился; кто стоял за корпорацией Тебах, кто обманул Тота, тайно изменив его программу так, что она вычислила имена не Гермеса, но...
Из вод озера Чад восстал Будда. Фигура будто выстрелила вверх, разрастаясь — человеческое, но лишенное человечности лицо, покатые плечи, сложенные ладонями перед грудью руки, и глаза — пустые, лишенные чувств и даже проблеска разума, глядящие за крышу мира, в его небеса, вечное бесконечное единообразие, неразрывную целостность вакуума...
— Твою мать! — проорал Тим, падая на спину.