— Энн, никто не должен видеть, как ты сюда заходишь и выходишь!
— К счастью, никто и не видел. А если и увидят, то что в этом такого? Я пришла навестить больного друга. Кстати, я и Дэвиду скажу, что навещала тебя.
Луиш-Бернарду хотел что-то сказать в ответ и уже открыл было рот, но она не позволила, впившись в него своими губами в то время, как ее рука под простыней уже ощупывала его полуголое тело. Почувствовав его реакцию, не ослабляя поцелуй и не давая ему оторваться от подушки, буквально в какое-то мгновение она разделась и забралась в постель, прильнув к нему всей своей плотью. Луиш-Бернарду сделал слабую попытку отстраниться от нее:
— Нет, Энн, это какое-то безумие, только не здесь!
— Только здесь, мой дорогой: наверняка сюда никто не зайдет, пока я не ушла. Это одно из немногих мест, где мы в безопасности.
Луиш-Бернарду оставил все усилия и перестал сопротивляться. Он был слишком слаб для любой инициативы и позволил Энн делать с ним все, что она пожелает. И она сделала это, с той же страстью и горячностью, как и в прошлые их встречи, словно получая еще большее удовольствие от его бессилия и беззащитности. Она сидела верхом у него на бедрах, импульсивно подаваясь вперед навстречу его телу, и ее волшебная литая фигура дарила ему себя, словно поцелуй от самой жизни. Когда все закончилось, быстро и необычайно ярко, она спешно оделась, накрыла его, поправила чуть сбившуюся простыню и, усевшись на край кровати, пристально посмотрела на него.
— Мой дорогой бедняга! Либо я тебя разом вылечила, либо убила!
— Я думаю, точно убила, — прошептал он с улыбкой, которую она погасила своим прощальным поцелуем.
— Я должна идти, а то твои слуги начнут думать, почему это я так долго тебя навещаю. Притворись, что ты опять заснул. Завтра врач тебе еще не разрешит вставать с постели, так что я найду повод тебя проведать, где-нибудь после обеда.
Следующий день Луиш-Бернарду провел преимущественно на ногах. Он принял полноценную ванну, впервые за четыре дня, просмотрел почту и кое-что надиктовал секретарю, которого вызвал для этого специально снизу, из секретариата. К концу дня, когда секретариат уже закончил работу, он сказал всем, что устал, и отправился в спальню. Это было как раз тогда, когда он услышал, как только что приехавшая Энн спрашивала у Себаштьяна, можно ли его навестить. Он слушал ее шаги, поднимавшиеся к нему вверх по лестнице, с ощущением человека, который ждет, что вот-вот откроется окно, и из полумрака застывшего времени к нему в комнату войдет яркий и светлый новый день.
Малярия подобна черной вдове. Она атакует и поражает без предупреждения здоровых и сильных, напуская на них мрак, затмевающий дневной свет. Она приходит неожиданно, неизвестно откуда, зарождаясь в теле после всего лишь одного точного укуса комариной самки, делая своих жертв слабыми, беззащитными и безвольными. В большей части Африки и в тропиках малярия только сбивает с ног и ставит на колени заболевших ею, однако на Сан-Томе — и больше нигде в мире — она еще и убивает. Она поражает мозг, пожирая клетки, и спустя всего несколько дней без сыворотки, способной остановить этот зловещий процесс, человека, еще недавно здорового и крепкого, жизнь оставляет. Из рассказов Себаштьяна и доктора Жила Луиш-Бернарду понял, что был совсем рядом с той самой пограничной чертой, за которой уже нет возврата. Энн силой пробудила в нем резкую плотскую тягу к жизни, показав в большей степени звериный, нежели какой-то иной путь назад, и тело его откликнулось на ее призыв раньше, чем чувства. Однако только потом, когда он наконец встал на ноги и вышел из комнаты, где четыре долгих ночи играл в опасные игры с судьбой, он стал постепенно осознавать, насколько близок был к тому моменту, когда все могло закончиться. Только бережно листая тетрадку, где Доротея и Себаштьян с набожной аккуратностью каждый час записывали его температуру, все эти ночи и дни, Луиш-Бернарду в конце концов понял, насколько опасно балансировал на этой тонкой ниточке, разделяющей полный мрак и свет. Не защищенный ничем, все это время находился где-то не здесь, пока они ежечасно, ежеминутно заботились о нем, возвращая его назад — назад в тело Энн, к ароматам сада, шуму волн, к висящей над городом влаге, крикам детей у дверей школы, назад к жизни.