Луиш-Бернарду выслушал его, не перебивая. Иногда ему приходилось ждать, пока Габриэл в очередной раз соберется с силами и глотнет воды, прежде чем продолжить свой рассказ, прерываемый стонами — не из слабости и не для того, чтобы вызвать к себе жалость, а просто оттого, что ему было больно. Несмотря на обезображенное лицо, была в нем, определенно, какая-то возвышенность и интеллигентность, которая объясняла, почему товарищи выбрали его своим представителем и почему его считали предводителем мятежа. У него был открытый перелом ноги, раны и кровоподтеки по всему телу, и все же это был красивый негр лет двадцати пяти. Кожа его была чуть более светлой, чем у его соплеменников из Анголы, что говорило о нескольких поколениях его предков, живших уже здесь, на острове и, вероятно, не раз смешавшихся с белыми или мулатами. Раненое животное, распростертое у ног Луиша-Бернарду. При этом, он не взывал к милости и не выглядел испуганным, а просто принимал свою судьбу без претензий и упреков. Что касается Луиша-Бернарду, то он, наоборот, ощущал, что судьба этого несчастного рабочего с вырубок на острове Принсипи стала моментом истины и чести для него и для его миссии на острове.
— Послушай, Габриэл, — начал он, — я верю тебе и тому, что ты мне рассказал. Но надо, чтобы и ты поверил мне. Я не такой, как они, и я тебя им не отдам. Потому что знаю, что как только я отвернусь и отойду в сторону, тебя убьют. Ты поедешь со мной на Сан-Томе и, поскольку тебя нельзя ни в чем обвинить, ты будешь жить под моей защитой, а если нужно, и в моем собственном доме. Я заберу с собой и двух твоих товарищей, которых обвиняют в убийстве. Их обвиняют в серьезном преступлении, и их будут судить на Сан-Томе. Надсмотрщики Дуарте и Силва, которых вы требовали уволить, мертвы. Остается «Громила». Я потребую от управляющего, чтобы он отстранил его от должности надзирающего за рабочими бригадами. В обмен на это я хочу, чтобы ты пошел со мной к мастерской, где забаррикадировались рабочие, и убедил их вернуться к работе. Что скажешь?
Габриэл посмотрел на губернатора, пытаясь разглядеть в том, что он предлагает, скрытый подвох. Редко приходилось ему быть свидетелем того, чтобы белый выполнял обещание, данное негру. Бог создал мир не для того, чтобы белые жалели черных или признавали за ними какие-либо права.
— Не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Не знаю, верю я вам или нет.
— У тебя нет другого выбора, кроме как поверить мне. Если я оставлю здесь тебя и твоих товарищей, обвиняемых в убийстве надсмотрщиков, к концу дня вы будете мертвы. А если я уведу военных назад на Сан-Томе, не разрешив ситуацию, белые с соседних вырубок и местные солдаты подожгут мастерскую, и когда они начнут оттуда выбираться, их перестреляют.
— Не знаю, поверят ли вам они.
— Может быть, и нет. Но они верят тебе. И когда ты подойдешь к ним вместе со мной, они поверят. Но первым делом, нужно, чтобы ты сам поверил. Послушай меня как следует, Габриэл: ничего другого ни для тебя, ни для твоих людей я сделать не смогу!
Еще до того, как Габриэл смог ответить, послышался топот приближавшихся рысью лошадей, которые обогнули угол Большого дома и были уже около центральной площади. Стоявшая чуть поодаль группа белых вдруг прекратила всякие разговоры между собой. Взгляды собравшихся устремились в сторону подъехавших, европейца и африканца, каждый на своей лошади. Луиш-Бернарду, как и все, смотревший на них, отметил про себя, что силуэт белого всадника кажется ему знакомым. Когда же тот спешился и передал поводья своему сопровождающему, он, содрогнувшись от ужаса, узнал во всаднике Дэвида Джемисона. Тот вел себя с показной небрежностью джентльмена, который только что прибыл на светский раут. Моментально вскочив на ноги, Луиш-Бернарду ринулся к нему:
— Дэвид, что вы здесь делаете?
— То же, что и вы, я полагаю…
— Нет, я здесь нахожусь как губернатор, при исполнении своих обязанностей.
— А я — при исполнении своих. Или вы уже забыли, что в мои обязанности, исполнению которых вы должны содействовать, входит также и посещение фермерских хозяйств?
Луиш-Бернарду был слишком напряженным и усталым, чтобы оценить тонкую иронию своего друга. «Черт, — подумал он про себя, — нет ничего более невыносимого, чем логика англичанина, особенно, когда он оказывается перед вами вот так некстати!»
— Вы же не будете мне говорить, что прибыли сюда случайно, с плановым визитом.
— Нет, я не буду вам этого говорить. Мне не свойственно лицемерить, особенно в общении с друзьями. Конечно же, я здесь не случайно. Вчера до меня дошли слухи о том, что здесь творится нечто серьезное, и тогда же, воспользовавшись регулярным рейсом «Минделу», я прибыл на Принсипи. Я сразу же начал искать здешнего губернатора, но он к тому времени уже отбыл сюда. Полдня я тщетно потратил на поиски кого-нибудь, кто согласился бы стать моим сопровождающим. Потом, к своей глупости, я лег спать и, знаете, не на шутку разоспался. А когда проснулся, то узнал, что вы тоже на острове, с небольшой армией, и движетесь в этом же направлении. Тогда мне пришлось раскошелиться, я раздобыл себе напрокат эту пару лошадей, проводника и приехал сюда. Вот и вся история.