Стоявший внутри запах пота и испражнений был тошнотворен, и выветрить его из барака было практически невозможно. После яркого полуденного солнечного света Луиш-Бернарду сразу же потерял ориентацию и не видел перед собой почти ничего, кроме волнообразной, бесформенной и медленно ползущей, словно вулканическая лава, черной массы, в которой иногда проявлялись очертания тел и их напряженное дыхание. Габриэлу удалось остановить нараставший шум голосов, которые оживились с его появлением. Он начал говорить на непонятном для Луиша-Бернарду креольском языке, в котором тот понимал лишь отдельные слова — губернатор, Сан-Томе и имена убитых и надсмотрщиков. Потом Габриэл отвечал на чьи-то вопросы из толпы; кто-то с ним пререкался, спорил, и сам разговор выглядел каким-то странным, рваным и неровным, будто бы все они вместе не говорили, а пели. Затем голоса надолго замолчали, и снова заговорил Габриэл. Он делал это медленно и мягко, словно обращаясь к детям. Когда он опять замолчал, установилась тишина, и слово взял некий старик с поблескивавшей во мраке седой бородой, после чего от плохо различимой массы тел отделились два молодых человека. Выйдя вперед, они встали рядом с Габриэлом. Луиш-Бернарду какое-то время полагал, что теперь вся эта темная толпа должна будет двинуться вперед, до тех пор, пока, наконец, не раздавит его о противоположную стену барака. В какой-то момент ему стало по-настоящему страшно, и он начал размышлять о том, до какой степени он беззащитен перед этими потными тенями, горящими давним, запрятанным долгое время где-то внутри гневом. Он и сам теперь истекал потом. Им были пропитаны его волосы и прилипшая к телу рубашка, сердце взволнованно билось, дыхание было прерывистым и частым. Он подумал, что не хотел бы, чтобы кто-то видел его в таком состоянии, на грани паники, как перед расстрельным взводом, который еще не решил, как с ним поступить. И тут он почувствовал, как Габриэл толкает его в плечо.
— Что?
— Вот те двое, которые убили надсмотрщиков. Они согласны сдаться вам и чтобы их судили на Сан-Томе. Прикажите увести войска, и если «Громилу» снимут со смены, они сейчас же разойдутся по домам. А утром все будут на построении, чтобы пойти на работу.
В течение нескольких секунд Луиш-Бернарду молчал, пытаясь собраться. Потом он вытер пот с лица рукавом рубашки, пригладил руками волосы, глубоко вздохнул и вышел наружу.
В помещении администрации вырубок Инфант Дон Энрике Луиш-Бернарду созвал совещание с участием управляющего, вице-губернатора Антониу Виейры, заместителя попечителя Жузе ду-Нашсименту, майора Бенжамина и капитана Дариу. Собравшиеся стоя ожидали начала его выступления. Губернатор все еще был мокрым от пота, обоняние, вплоть до легких все еще сохраняло тот одуряющий запах набитого людьми склада, запах страха и грязной трагедии. Перед его глазами, на стене висел какой-то абсурдного вида календарь, остановивший свой отсчет дней где-то в марте прошлого года. На нем был изображен некий заснеженный альпийский пейзаж, с радостной парой лыжников на вершине горы и с надписью на французском: «Сен-Мориц. Зимний лыжный сезон». Ему вдруг захотелось рассмеяться или, наоборот, заплакать. Бежать отсюда, забыв все — в эту зиму, холод, снег. Зажечь камин и, согреваясь его теплом, заниматься любовью с Энн. Вечно.
— Итак, сеньор инженер. Я договорился с вашими рабочими о следующем: я забираю с собой Габриэла, в отношении которого нет каких-либо обвинений в совершении преступления, а, скорее, даже наоборот. Также я заберу двух негров, обвиняемых в убийстве надсмотрщиков, для заключения их под стражу и предания суду на Сан-Томе. Другой ваш надсмотрщик, которого они обвиняют в том, что он любит поиграться плетью, «Громила», будет снят со своей должности и переведен на другую работу. С вашей стороны не должно быть никаких наказаний, репрессий или сведения счетов. В обмен на это завтра все выходят на работу, и дальше все идет своим чередом, как раньше. Вся армия немедленно отбывает вместе со мной, однако присутствующий здесь сеньор заместитель попечителя должен будет составить отчет — мне, вице-губернатору Антониу Виейре, а также для министерства — обо всем, что здесь случилось, о причинах произошедшего, о мере ответственности каждого и о мерах, которые будут приняты для того, чтобы подобное не повторилось ни на этих, ни на других вырубках. Засим я спрашиваю вас: согласны ли вы и даете ли вы мне слово чести выполнить свою часть перечисленных обязательств?
Инженер Леополду все это время наблюдал за губернатором все с той же глухой злобой, что и чуть ранее, утром. Он наблюдал, как губернатор входил в барак к взбунтовавшимся рабочим, с восхищением, которое он не мог скрыть, и с тайной надеждой, что там-то он и получит свой самый главный урок жизни. И вот теперь он вышел оттуда с решением, разом покончившим с установившимся здесь насилием, требуя от него, всего-то! — отстранить от работы надсмотрщика. Это настолько раздражало инженера, что никак не позволяло ему принять и признать губернаторский триумф. Злоба сеньора Леополду сыграла с ним злую шутку. Она не позволила ему правильно оценить ситуацию, убедив в том, что он все еще в состоянии бросить своему сопернику последний вызов: