Другими словами, я провалил миссию, возложенную на меня Вашим Величеством. Как в моем взаимодействии с английским консулом, которого я так и не смог убедить в серьезности наших намерений изменить нынешнее положение вещей, так и в моих взаимоотношениях с нашими сельхозпроизводителями, которых я не смог убедить в необходимости подобных перемен.
Эта и только эта причина заставляет меня сейчас писать Вам данное письмо, в котором я прошу Вас о своей немедленной отставке. Знаю, что до Вашего Величества дойдут и другие голоса, которые будут внушать Вам иные причины моей отставки и неудачи моей миссии, приводя вперемешку самые разные мотивы, которые никогда не оказывали на меня определяющего влияния. Поскольку еще до того, как данное послание попадет к Вам в руки, Ваше Величество получит другие новости, касательно моей персоны, Вы поймете, что никто не вправе сомневаться в истинности моих слов, написанных именно тогда, когда они были написаны.
Итак, я подаю в отставку, потому что провалил свою миссию и не смог покончить с рабским трудом на Сан-Томе и Принсипи, режимом, против которого я всегда публично выступал, почему и заслужил честь быть выбранным Вашим Величеством для выполнения данной задачи.
Монсеньор Дон Карлуш,
Условия проживания и труда ангольских рабочих Сан-Томе и Принсипи, привезенных сюда против их воли, которых по дипломатическим соображениям мы зовем португальскими гражданами, являются недостойными цивилизованной нации, недостойными Португалии, недостойными государства, которое Вы представляете. Никакая псевдо-юридическая аргументация не сможет скрыть ту голую, неприкрытую правду, которую я наблюдал собственными глазами и о которой свидетельствую перед Вами по велению своей совести.
Я молю Провидение, чтобы моя отставка и сопутствующие ей обстоятельства послужили поводом для раздумий для всей нашей нации и, особенно, её Короля. Речь идет о гораздо более важном явлении, нежели процветание отдельных людей: необходимо смыть позор, который лежит мрачным пятном на славном имени Португалии.
Говоря это Вам, считаю, что я служил, по крайней мере, своей совести, если не той миссии, которую Вы мне доверили.
Да Хранит Бог Ваше Величество.
Луиш-Бернарду Валенса, губернатор».
Нарушив распоряжение, полученное от Луиша-Бернарду, Себаштьян не пошел спать, а остался сидеть в саду под деревом. Борясь со сном и постоянно роняя голову на грудь, он наблюдал за окном в кабинете Луиша-Бернарду, где продолжал гореть свет, и не собирался ложиться, пока не убедится, что он погас. Доротея тоже ждала, сидя на стуле в коридоре этажом выше. Свеча в её руках не горела, но она держала наготове спички, готовая зажечь ее, как только услышит шаги Луиша-Бернарду по дороге в спальню.
Выстрел застал их обоих врасплох, когда они уже засыпали. Себаштьяна, скорее, удивил сам звук выстрела, нежели то, что он прозвучал. Он вскочил и посмотрел в сторону окна в кабинете, где по-прежнему горел свет. Перекрестившись и поглядев в беззвездное небо, он прошептал: «Да будет воля Твоя!» После этого Себаштьян вошел в дом тяжелым, и медленным шагом и направился к кабинету, где Доротея уже рыдала, обнимая неподвижное тело Луиша-Бернарду.
Он выстрелил себе прямо в сердце, сидя на диване. По белой рубашке растеклось огромное красное пятно. Правая рука с оставшимся на пальце револьвером свисала с бедра вниз, глаза были открыты и повернуты в сторону окна. Себаштьян наклонился и закрыл их. Он заметил на полу лист бумаги, который написанными на нем огромными буквами, буквально молил: «Себаштьян, прочти прежде, чем что-то сделаешь!» Он прочел: на бюро лежали два письма. Одно было для графа де-Арнозу, личного секретаря Его Величества Короля, с написанным на нем адресом Дворца Несесидадеш. Другое было адресовано также в Лиссабон, для Жуана. В нем содержалось завещание, исполнить которое он ему поручал: Жуану он оставлял всю свою мебель и личные вещи, а также назначал его распорядителем наследства. Кроме этого, наследниками состояния становились Мамун, Синья, Висенте и Тобиаш. Оставшаяся часть наследства передавалась, в равных частях, Себаштьяну и Доротее. Оба письма Себаштьян должен был тут же, до прихода кого-либо из представителей администрации, спрятать и потом обязательно передать на завтрашний лиссабонский корабль. Если кто-то спросит, нужно было сказать, что губернатор не оставлял никаких писем, никаких записок, в которых бы содержалось хоть какое-то объяснение его безумного поступка.
Себаштьян спрятал оба письма и записку в кармане жилета и приказал Доротее и другим слугам, которые к тому времени уже появились в комнате, чтобы они ничего здесь не трогали. Потом он послал Висенте разбудить королевского прокурора, после чего громким голосом, будто бы говоря сам с собой, произнес: