Я подобрал пистолет, снял затвор со стопора, сунул в кобуру. И спокойно, как на прогулке, направился дальше. Завершать обход дворца. Буквально через двадцать метров я вышел на вторую, противоположную дорогу и решительно направился к воротам. Но оттуда уже выскакивали стражники…
Пожалуй, что меня больше всего поразило — это то, что пистолет у меня так и не отобрали. Зато впервые я присутствовал на классическом суде. В качестве обвиняемого. Вокруг стояли шесть жрецов в своих плащах, а у стен сидели заинтересованные лица. Королева, начальник стражи, Хашеп, Урриш, тот парнишка, который приходил изучать людей… Остальных я не знал.
— Выходи сюда и раздевайся, — сурово велел мне Смаарр. Я не посмел спорить. Тем более, что о значении одежды я уже знал, а спорить и доказывать что-то поостерёгся. Если бы было возможно — хаал не стал бы унижать меня лишний раз. Почему-то я был в этом уверен.
— Пей! — он протянул мне глиняную чашку.
— Я не жрец! — попытался отнекиваться я, но Смаарр чуть не насильно всунул мне чашу.
В ней оказалась вода. Просто обыкновенная вода.
Шесть жрецов встали вокруг меня, образовав круг шага четыре в диаметре.
— Расскажи, как ты убил жрецов храма!
— Протестую. Я не буду отвечать на поставленный вопрос.
— Что тебе мешает?
— Я не убивал никого. Я защищался. В процессе самозащиты я убил троих хаарши, не знаю, жрецы они были или нет. Не уточнял.
— Ты не мог защищаться! Ты напал первым! — это не Смаарр, это другой какой-то жрец.
— Я напал первым. В целях самозащиты.
— Жрецы не стали бы на тебя нападать! Какая же это защита?
— Правда? Тогда расскажите мне, чем, по-вашему, может являться появление кого-то сзади, когда спереди тебя поджидают трое воинственно настроенных хаарши?
— Как ты узнал об их намерениях? Они что-то сделали или сказали тебе?
— Среди них был Рамарупар.
— И этого достаточно?
— Если бы он был один — я бы мог с ним поговорить. Но когда на тебя сзади бросается четвёртый…
— Смотри сюда и повтори! — Смаарр поднял какую-то блестяшку, и я узнал храмовый знак, который он мне давал.
— Я… услышал звук сзади, — с трудом выдавил я. — Обернулся… А он бежал… Прямо вот уже рядом. Я выстрелил.
Тут я соскочил с какого-то крючка. Интересно, что же они подмешали в ту воду? И как он это делает?
— Что произошло потом? — знакомым скучающим тоном спросил тот, второй.
— Я увидел, что они на меня бегут. И выстрелил…
— Рамарупар обнаружен с перерезанным горлом.
— Да, его я не успел убить.
— Почему?
— Кончились патроны.
Некоторое время все стояли тихо.
— То есть, твоё оружие больше не работает?
— Да.
— Как же ты убил его?
— Протестую. Я защищался.
— Это не меняет результата.
— Он напал на меня с ножом.
— Он, на тебя? С ножом? Посмотри сюда и повтори!
Я смело взглянул на золотой диск и без малейших усилий повторил:
— Он бросился на меня с ножом, и мы дрались. Я оказался сильнее.
— Ты знал, что Хашеп носит его детей? — вдруг подала голос королева.
— Знал.
— Но всё равно убил его?
— Простите, мэм, но даже ради его детей я не согласен умереть.
Скажу честно, эта фраза стоила мне комка нервов. Говорить надо только правду, это я уже понял. Но и порочить Хашеп я не мог.
— Возможно, вам стоило поговорить.
— Я пытался. Хаал Смаарр тому свидетель. И каждый раз Рамарупар вёл себя недостойно.
Я перечислил все памятные мне события, включая обгаженный двор. Но королева всё это выслушала скучающе.
— Может быть, он был и не всегда достойным, но он был молод. И он защищал своё потомство, как умел. Это право любого живого существа.
— Я признаю это, мэм.
Она вскинула взгляд. И Хашеп вскинула взгляд. И жрецы вдруг как-то странно посмотрели на меня.
— Ты признаёшь свою вину?
Я затравленно огляделся. Что делать? Признаю я свою вину? Да нихрена я не признаю! Я защищался! Взгляд Смаарра прожигал меня. Признаю или нет? Да или нет? Что сказать-то?
Хашеп посмотрела на потолок, почесала за ухом… И кивнула.
— Да, я признаю свою вину.
Как будто падаешь с огромной высоты. Так дух захватывает! Угадал или нет? То сказал или нет? Попал или промахнулся?
— Тогда тебе назначается наказание, — голос королевы спокойный, размеренный. — Ты воспитаешь его детей. И приложишь к этому все старания и усилия, чтобы они выросли достойными и не повторили ошибок своего отца.
У меня всё полыхнуло внутри. Вот это женщина! Вот это разум! Вот это… силища!
— Я принимаю своё наказание и клянусь заботиться о матери его детей и о них самих без злобы и обиды.
— Повтори! — хаал снова поднял свой диск. А я повторил. Говорить правду легко и приятно. Лёгкое чувство вины быстро заглохло, когда Хашеп встала со своего места и направилась ко мне. Как она на меня смотрела! Я был готов умереть от счастья от одного этого взгляда! Такое в нём было восхищение и спокойная радость!
Она обнюхала меня, и я с удовольствием подставился. Сделать вид, что я тоже её обнюхиваю — не составило труда. Тогда моя ненаглядная задрала хвост и повернулась ко мне. Осталось прижаться к ней тесно — ритуальное спаривание. Хотя, признаюсь, вот тут я вспомнил, что голый.
— Засвидетельствовано, — сказал Смаарр, и круг распался. Жрецы разошлись, никак не выказывая отношения к произошедшему.
Но только я потянулся к сброшенной одежде — как мне поднесли лаар. Я расправил сложенную ткань, осмотрел… И отдал Хашеп.
— Одень меня!
Не знаю, входило ли это раньше в традиции хаарши, но я получал статус из рук жены. Символично.
Утро получилось очень суматошным. Начнём с того, что вчера первая брачная ночь не получилась. Я, наверное, не очень и надеялся, но всё равно…
— Коля, у меня теперь будет опять период очищения.
— Опять?
— На этот раз — от него.
— А детям это не повредит?
— Глупый, конечно, нет!
— Хаш, скажи… А тебе его совсем не жалко?
— Я не хочу об этом думать. Иначе всем будет плохо. А тебе его жалко?
— Почему выбрали именно его? Он будет отцом наших детей, и я хотел бы знать, чего от них ожидать.
— Да, я понимаю. Конечно, хотелось бы, чтобы дети были от кого-нибудь сильного, смелого, умного… Но он бы не отдал меня тебе. Поэтому пришлось вот так хитро изворачиваться, чтобы и нам досталось, и не развалить нашу хрупкую семью. Мама, кстати, была против. Поэтому ей сказали уже по факту случившегося.
— А отец?
— А папа за любой кипиш, кроме голодовки. Это же совершенно новое знание! Как вырастут дети хаарши в человеческой семье? Никто не знает. Я узнаю первой!
— А мне сказал, что он мой враг.
— Коля, то, что говорит жрец вслух — может иметь десять значений. А смысл может оказаться вовсе не в словах. Я не возьмусь толковать его слова.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ой, как я могу себя чувствовать? Нормально. Если ты про самочувствие. Срок ещё ничтожный. Там ещё вообще чувствовать нечего! А так — устала. Устала лгать, притворяться, выверять каждое движение. Ничего сейчас не хочется. Но это пройдёт. Вот подождём недельку…
— Недельку?!
— Ой, да ладно тебе! — жена лизнула меня в нос. — Если что — у тебя есть Сисишеп.
— Да, но я-то хочу не её, а тебя! — Я сморщился.
— Я понимаю, Коля. Но у нас теперь впереди целая жизнь! Ещё успеешь.
— Сисишеп! — позвал я. — Моя жена не хочет со мной спариваться. А я не хочу с тобой. Будешь за это наказана!
— Да, хозяин! — рабыня с готовностью приняла позу покорности и вытерпела пять шлепков. — Благодарю, хозяин!