Прежде чем он успевает застегнуть ту пуговицу, Люся замечает чёрные волосы на груди. Они смотрятся так соблазнительно, так непристойно, так волновательно, что она просто не может прожить жизнь и не потрогать их. Поэтому спокойно отвечает:
— Да, находимся. И будем тут, пока вы не зайдёте ко мне в гости.
Это выражение вызывает тень улыбки на лице экзаменатора.
— Ага! — замечает она. — Вы не против!
— Нет, я против, — мягко говорит он, видимо, решив взять такой тон, как будто говорит с глупым ребёнком. — Голубушка, мы на экзамене, а не на свидании!
— Но экзамен закончился.
— А свидание не началось! Так что вам лучше одеться. Вы студентка, а я преподаватель, понимаете? Я не ваш парень.
— А вот и нет. Вы здесь не работаете. А я здесь не учусь, можно сказать. Меня отчислят. Это третий хвост.
— Мне очень жаль. Тем не менее. Вероятно, вам следовало лучше готовиться к экзамену, а не думать о… — Кирилл Алексеевич ищет подходящее слово.
— О сексе, — помогает ему Люся. — Я не всё время о нём думаю, зря вы так считаете. Просто, когда вас увидела, сразу начала, и вот не могу перестать.
Кирилл Алексеевич поднимает брови. Люся чувствует: он смущён, он чувствует себя глупо, но ему нравятся эти слова.
— Пытаюсь думать о крестьянской реформе, а в голове, — добавляет она, — только то, как мы с вами соединимся.
— Ну вот что! Прекращайте этот бред! У вас есть телефон деканата? Или кого-нибудь, кто мог бы нас открыть? Если вы поможете мне выйти по-хорошему, то я никому не буду говорить о том, как вы вели себя.
— А если вы меня возьмёте по-хорошему, то я помогу вам выйти, — отвечает Люся, не раздумывая. Но затем, подумав, добавляет: — По-плохому тоже можно.
— Ну, хватит!
— Нет, не хватит. Если б вы не препирались, уже сделали бы дело. Что тянуть?
— Да прекратите же! Имейте уже стыд, в конце концов! — Тут Кирилл Алексеевич повышает голос.
От того, какой он злой и строгий, у Людмилы начинает кружиться голова. Она вновь тянется к пуговицам на рубашке, но экзаменатор перехватывает её руки своими и удерживает за запястья. Морковкина вырывается — но без толку. Ей больно. Кирилл Алексеевич смотрит в упор, агрессивно и мрачно. От осознания того, что она в его власти, Люся пьянеет так, как ещё не пьянела ни разу в жизни. Она дёргается раз за разом, чтобы снова ощутить своё бессилие перед ним, и, в конце концов, не может сдержать стона. Поняв, что добился не того, чего хотел, экзаменатор отпускает её запястья и даже отходит подальше:
— Чёрт возьми, вы сумасшедшая!
— Полечите меня, доктор.
— Я не доктор.
— Но, конечно, обязательно им станете! — «подмазывает» Люся. — И докторскую пишете, наверно? Или только тему выбрали?
Кирилл Алексеевич шумно вздыхает.
— Вам нужно одеться. Давайте.
Немного подумав, Людмила снимает бюстгальтер.
— Людмила Степановна!
— Вы сказали, мне нужно раздеться. Или я что-то спутала? Впрочем, неважно. Идите сюда.
Кирилл Алексеевич, видимо, потрясён. Он отводит глаза, смотрит вниз.
— Я хотела бы, чтоб вы пощекотали мои соски своими ресницами, — не считает нужным скрывать Люся. — А я тоже вам пощекочу. Где захотите.
Экзаменатор отворачивается. Идёт быстрым шагом к окну, высовывается в него, что-то там высматривает: видимо, планирует звать на помощь.
Пока он пялится туда, Люся снимает трусики и аккуратно кладёт их на парту третьего ряда возле бюстгальтера.
Затем тихо приближается и нежно, чуть заметно, гладит преподавателя по спине, а затем чуть ниже.
— Степановна!.. — начинает он возмущаться учительским тоном, поворачиваясь к ней. — Люд… мила… Степановна!!!
Люся делает шаг назад, чтобы экзаменатору было удобнее рассмотреть всё, чем её одарила природа. Тот краснеет, но не может оторваться и торопливо обшаривает её взглядом. Люся нежится в лучах солнца и думает о том, что одежду хорошо бы не носить вовсе. Она надеется, что так же, как эти лучи, её скоро будут ласкать руки экзаменатора… Давай же, зверь, бросайся!
Но он всё ещё намерен сопротивляться:
— Людмила Степановна… Знаете, это всё просто какое-то безумие… У меня нет слов… Я никогда не встречал… Я ни разу ещё… В общем, имейте в виду, что между нами ничего не может быть!
Но холмик, образовавшийся в верхней части его штанов, говорит об обратном.
Понимая, как ему тесно, Люся без разговоров спешит на помощь. Она расстёгивает молнию на брюках. Кирилл Алексеевич ничего не говорит и не сопротивляется: слышно только, как он дышит чаще нормы. На пути к пуговице и полному освобождению узника лежит ремень. Люся расстёгивает его, глядя в глаза своему сокровищу. В этих глазах вдруг мелькает хитринка. Кирилл Алексеевич ухмыляется и вытаскивает ремень полностью, а затем берёт его за концы так, словно это уже вовсе не предмет одежды.