Пожав плечами, он кратко улыбнулся:
— Ты просто до безумия красивая, Эмма Саласки. Каждая раз, глядя на тебя, я не могу в это поверить. И, что удивительно, твоя душа ровно так же прекрасна, как и тело.
Это было самое прекрасное, что мне когда-либо говорили. Самое прекрасное, что когда-либо говорил мне он. Он избытка чувств перехватило дыхание, а в горле возник ком. Пока я приходила в себя, профессор достал из ящика таблетку и протянул мне:
— Она заживит все твои раны. Внутри и снаружи.
Я выпила ее без промедлений. К тому моменту, как Он принес меня в свою спальню, закутанную в черную рубашку, жжение между ног прошло, словно его никогда и не было. Мелкие ссадины по телу, старые ушибы и, конечно, свежая отметина на колене — тоже исчезли. Даже шрам от аппендицита растворился!
Ничто не отвлекало нас ближайший вечер и всю ночь, когда Золотов был особенно напористым. Словно терпение внутри мужчины лопнуло, он больше не мог остановится. С каждым разом профессор брал меня все более жестко, пробуя все новые и новые позы. Сладкий сон, в котором я оказалась, не заканчивался. Позволяя утопать в жадных ласках, полных желания взглядах и глубоких поцелуях.
— Смотри… — тихо прошептал мужчина на ухо, пока руки его лианами оплетали мое голое влажное тело. — Рассвет.
Сонная, уставшая, я с улыбкой смотрела в окно, где первые лучи солнца только начинали пробиваться на полуночное небо.
Часть 4
Я проснулась от света, что пробивался в комнату яркими красными лучами. Открыв глаза, не сразу поняла, который час. В мире профессора Золотова время измерялось иначе, поэтому без часов было обойтись невозможно.
Свесив ноги, размяв шею, все никак не могла согнать с губ мечтательную улыбку. Тело все еще остро ощущало мужские касание и помнило каждый поцелуй. Он отзывался мурашками, бодря самые горячие воспоминания.
На маленьком столике у камина меня ждал ароматный кофе. Не знаю, какую магию применял профессор, но оно могло оставаться горячим дни напролет. Рядом, на золотой тарелке, лежал мой самый любимый завтрак — сэндвич с тунцом и солеными огурчиками. Именно его я брала каждое утро в столовой нашей академии.
— Он знает… — прошептала я пустой комнате.
«А где же мой профессор?» — наконец возник резонный вопрос. Именно в этот момент мною была замечена записка, оставленная на давно остывшей подушке мужчины. «Дорогая Эмма, мне нужно работать. Я попросил Линду оставить для тебя легкий завтрак. Когда будешь готова поесть — воспользуйся колокольчиком у постели. Не смей напрягаться! Сегодня ты должна отдыхать!»
Что-то больное кольнуло в душе. Отсутствие приписки «Твой Золотов» или «С любовью» почему тревожило. Будто лед, что был между нами еще вчера, так и не удалось растопить.
— Неужели мужчина хочет обо всем забыть? — прошептала я сбивчивым голосом.
Застряв в ванной комнате на целую вечность, я не могла избавиться от неприятного осадка и тревоги. Червячок в душе нашептывал: «Что-то не так!» Но явных причин для этого не было.
Наконец, укусив сэндвич первый раз, я ошарашенно замерла. Озарение пришло откуда не ждали. Буквально молотом по голове ударило, огорошило. Выронив хлеб обратно на тарелку, я схватилась за сердце и едва не упала в обморок:
— О, господи!
Всегда профессор Золотов был ко мне особенно строг, никогда не шел на уступки. Но почему так легко согласился на помощь в работе? Почему разрешил работать с его потенциальными клиентами? Без скандалов, ссор и упреков. А еще переделал кухню буквально за ночь, стоило мне только попросить! Это было на него не похоже…
Но главным оставался другой вопрос: «Что изменилось в мужчине? Почему он вдруг согласился быть со мной?» Ведь раньше придерживался другого мнения!
— Нет-нет-нет… — в ужасе я измеряла шагами комнату, кусая ногти в кровь. Сердце тарабанило в груди, грозя вырываться наружу. — В каждом из случаев было лишь один общий знаменательно — я просила его. Нет, даже приказывала!
Стараясь дышать ровно и запрещая себе паниковать, я быстро пробралась на пустую кухню, где на скорую руку приготовила профессору Золотову сносный обед. Это был лишь предлог для того чтобы пробраться к нему поближе и проверить свою жуткую теорию.
Застыв у двери в лабораторию, я уже почти постучала, как вдруг увидела, что дверь заперта не до конца. Сквозь тонкую щель просачивался уличный свет.
— Профессор, вы не можете так поступить! — кричала маленькая Линда бойким уверенным голосом. — Это не по-человечески!