— Эмма? — мягкий голос Линды заставил меня вздрогнуть и обернуться. — Могу я к тебе присоединиться?
Маленькая фея в блестящем голубом платье неловко пряталась за шторой и никак не решалась подойти. Я приветливо ей улыбнулась и поманила рукой. Лишь тогда девочка приблизилась. Только села не рядом, а приземлилась прямо на плечо.
— Сложно привыкнуть к мраку? Мне говорили, что твой мир совсем другой: яркий, светлый, красочный… — произнесла она робко и несмело. Явно все еще пыталась понять: готова ли я к встрече с магическим существом?
Удивительно, но Линду я совершенно не боялась. Все вокруг странным образом уже воспиталось, как неотъемлемая часть моей жизни.
— Мне здесь нравиться. Одно смущает: обилие могил. — с тоской выглянув вниз, я несдержанно вздрогнула.
— О, да… Поверь, даже мне привыкнуть к подобному оказалось непросто. А ведь я, четырехсотлетняя фея, повидавшая многое… — произнесла девочка со звенящим заразительным смехом, но, увидев мои выпученные от шока глаза, невинно поинтересовалась: — Что такое? Думала, что столкнулась с ребенком?
— Нет… Да… Я уже ничего не понимаю… — смущенно опустив взгляд, я залилась густым румянцем. Не желая погружаться в эту тему, быстро перевела стрелки: — Знаешь, в одном из «снов» Золотов напугал меня. Сказал, что имеет отношение к этим могилам.
Я наивно ждала, мол Линда станет оправдывать начальника. Но та спокойно кивнула:
— Конечно, имеет. А как же иначе?
— Но, он ведь не мог убить человека, верно? Это ведь… — голос осип и просел. Все самые страшные домысли всколыхнулись в памяти, рисуя жуткие картины тайной жизни мужчины. — Профессор кажется мне не способным на нечто подобное. Да, вредный и самодовольный, но это лишь маска.
Линда криво улыбнулась, а глаза ее засияли хитринкой, прежде чем девочка сделала странные выводы:
— Он нравится тебе, верно?
«Нет, естественно!» — хотела ответить я тут же, но затем поняла, что это будет глупой бессмысленной ложью. Золотов оказался невероятно статным, красивым мужчиной. К тому же, внимательным, обходительным, заботливым. Что-то притягивало меня к нему, снова и снова.
— Это лишь заклятье! — твердо отмахнулась я, складывая руки на груди словно обиженный ребенок, застигнутый врасплох.
— Или нет?.. — пожав плечами, Линда тяжело вздохнула. Ее крохотная ладошка упала мне на щеку и утешительно погладила. Не давая и минуты осмыслить ее слова, фея снова огорошила: — В любом случае, Эмма, у моего господина была тяжелая судьба. Могилы, что ты видишь перед собой — это его семья. Родители, братья, сестры, жена, дети, их дети…
Что-то внутри ревностно дрогнуло и больно сжалось. Было глупо предполагать, что профессор хранил целибат четыреста лет. И все же сердце в груди ускорило ритм, а голос просел:
— У профессора была жена и дети⁈
— О, да! Столетия назад, когда он был еще молод и наивен. Они любили друг друга, имели около шести детей. — легкий рассказ Линды заставил меня навострить уши. Ведь было очевидно: ничего подобного мужчина сам мне не поведает. — Но когда господин предложил жене бессмертие — она не захотела. Тоже самое ответили и все члены его семьи. Уже лет пятьдесят прошло, как на его руках скончался последний член семьи — внучатый племянник, кажется.
— Никто из них, — я указала рукой на бесчисленные могилы, — не захотел быть бессмертным? Как же это? Почему⁇
Ситуация начинала казаться мне более абсурдной!
— Не знаю, как в вашем мире, но у нас ценится смертность. — Линда казалась спокойной, будто такой расклад вещей ее совсем не удивлял.
И все же я совершенно не понимала одного. Растерянно озвучив свою неоконченную мысль:
— Они бросили его потому что…
— … Потому что выбрали свой путь. Прожили долгую счастливую жизнь и ушли на покой. — видя мою встревоженность и наклевывающиеся слезы, Линда виновата прижалась ко мне ближе. Обняла и, казалось, в тот момент луна стала светить чуть ярче.
— Это ужасно! Мне так стыдно за себя… Я ведь подумала, что Золотов мог… — прошептала я в смятении.
— Что «мог»? Навредить своей семье? — Линда снова громко расхохоталась. — Да господин едва ли пережил их смерть! Закрылся от мира, перестал общаться с людьми… Говорят, раньше он был совсем другим: веселым, жизнерадостным. Таким я его не помню.