После еды еще сильнее захотелось спать. Однако в залах ожидания все скамьи были заняты. Да и ждать ребятам было нечего — требовалось действовать, искать выход из нелепого положения, в котором они оказались. Коркин тянул товарища к почтовому отделению вокзала.
— Мой вариант — отбить телеграмму в общагу, — предлагал он. — Так, мол, и так, экстренно высылайте четвертную.
Обежав мысленным взором круг знакомых, Самойлов скептически прищурился.
— Не поверят. Скажут, хохмят парни… Да и к кому обращаться?
— Олег Гриднев поверит, — убежденно сказал Коркин.
— Он же степуху не получает. Может, у Копылова попросить?
— Тогда сам телеграмму подписывай. Я с этим куркулем связываться не желаю! — решительно объявил Коркин.
— А если Мочалкину?.. Парень богатый: батя — директор завода.
Коркин громко засмеялся.
— Этот богач два дня назад у меня пятерку выклянчил!
Так перебрали всех знакомых из общежития. Выходило, что рассчитывать было не на кого.
Вышли к платформам, где готовились в путь поезда на Ленинград. Можно было уехать и через двадцать минут, и через час, и через полтора. Но проводницы, стоявшие у дверей вагонов, казались слишком мрачными и неподкупными, чтобы вступать с ними в переговоры. Это вчера все было просто…
Вчера Коркин и Самойлов сдавали экзамен по теории машин и механизмов. Сокращенно — ТММ. Студенты это сокращение расшифровывали по-своему: тут моя могила. В самом деле, наука была муторная, далекая от повседневной жизни. Терпения проникнуть в поэзию кинематических схем не многим хватало, а для зубрежки и Коркин и Самойлов в равной степени были ленивы. Однако строгий старик профессор незадолго перед экзаменом заболел, экзамен принимал доверчивый аспирант, ребятам удалось благополучно воспользоваться шпаргалками, получив по тройке, они на радостях загуляли.
Начали с пива. Потом перешли к более крепким напиткам. К вечеру каким-то образом оказались на Московском вокзале. Приставали к девушкам. В азарте поиска знакомств забрели на платформу, вдоль которой сплошным забором вытянулся московский поезд. В вагонах уже зажгли свет, видно было, как толстуха в тесном розовом платье обмахивается кружевным платочком, как два моряка разливают в стаканы водку… Пассажиры остервенело, будто расставались навек, целовались с провожающими и, входя в вагон, бухали чемоданами обо все выступы.
— Поедем в Москву. Леха! — загорелся Самойлов.
— О чем речь! — завопил Коркин. — К черту баб, давай путешествовать!
— Значит, решили?
— Железно! — Коркин чувствовал такой восторг, что готов был сам вместо машиниста вести этот поезд. — Запросто доедем, мы же без багажа!.. А у бабуси вон какие чемоданища! Помочь надо старенькой, правда, Гена?
Бабуся бдительно округлила глаза. Коркин и Самойлов, перебивая друг друга, клялись ей, что в детстве были тимуровцами, что до сих пор любят помогать слабым пожилым людям, вплоть до самой Москвы обещают носить старушке чай, а в Москве помогут дотащить чемоданы прямо до стоянки такси. Поверила бабуся. «Ах вы, голубчики! Ах, касатики!» — приговаривала она, семеня сзади.
Под видом провожающих Коркин и Самойлов втащили багаж старушки в плацкартный вагон. Там хлопали сиденья, ныряли с верхних полок рулеты тюфяков, рыдали грудные дети. Пробившись сквозь эту, еще неустоявшуюся дорожную жизнь, ребята устроились на площадке в конце вагона.
Самойлов уселся на откидную скамейку, Коркин примостился на корточках возле ящика с углем; ноги у ребят уже не стояли.
— Ну все, теперь нас никакими клещами не выволокут!.. Ловко мы, а? Дай закурить, Генка!
— У тебя сколько денег? — поинтересовался Самойлов.
Денег у Леши набралось немного — копеек сорок.
— Не густо… Ладно, не пропадем, в Москве достанем!
— У тебя там знакомые? — спросил Коркин.
— Кое-кто остался… — Самойлов задумался. Он надолго замолчал: сигарета успела истлеть чуть не до ногтей. Когда Генка, почувствовав ожог, матернулся и выбросил окурок, Леша Коркин словно очнулся.
— Слушай, ведь мы в самом деле можем уехать — поезд скоро тронется!
— Вот и поедем в столицу.
— Зачем?
— Ты уже не хочешь? — удивился Самойлов.
— Но зачем?
— Если не хочешь, поеду один!
— Глупо… Это же сон! — Коркин схватился за дверную ручку и рванул. Дверь оказалась незапертой; между ступенькой и серым асфальтом перрона была узкая щель. За ней — институт, общежитие, комната на пятом этаже — все спокойно, привычно, хорошо…