После станции Нара вагон заметно опустел. Лавка, где сидел Олег, освободилась, рядом же с Копыловым по-прежнему теснились едва не опоздавшая хозяйка сумки и старуха, дремавшая в своем драповом панцире. Женщина как будто не замечала возможности пересесть и почувствовать себя свободнее. Впрочем, мог бы пересесть и Копылов, но тому, видимо, не хотелось терять уютное место возле окна.
— Собирательство — дело в высшей степени увлекательное и полезное, — говорил он. — Мне все-таки кажется, что ты к этому как-то легкомысленно относишься. Напрасно, уверяю тебя. Например, могу похвастать: я из-за монет и икон кучу монографий по истории прочел. Теперь свободно ориентируюсь во всех эпохах — ведь каждая вещица в моей коллекции — гость из далеких времен. А кроме того, мою душу согревает ощущение некоей, принадлежащей мне собственности. Что там ни говори, а чувство это приятное. Скажем, мою коллекцию монет знатоки оценивают в пять тысяч. Чувствуешь?.. Или иконы — еще пара тысяч. Ну?.. А, ребенок ты еще!.. Прости, но это так… Ведь дело не в том, что монеты и доски я могу продать. Деньги можно делать и другими способами. Нет, чувство собственности — это… до этого нужно дорасти, просто так оно не приходит.
— Значит, по-твоему, нужно дорасти, чтобы чувствовать себя личностью? — спросил Олег. — А еще точнее, аристократом?
Копылову его слова не понравились. Болезненно поморщившись, он сказал:
— Ты не путай божий дар с яичницей!.. Ну какой тут аристократизм? Просто благородная страсть. Или как пишут в газетах, хобби!..
— Ну да, хобби. Это модно стало… Только знаешь что, Игорь? Мне лично кажется, что это самое хобби — признак житейской несостоятельности! В общем, утешение неудачников. Не получилось у человека настоящего контакта с жизнью, не умеет всего себя, всю энергию отдать работе, семье — вот и позволяет себе этакий высокомерный грешок — хобби. Так сказать, тихий протест оскорбленного индивидуалиста!
— Ну что же, может быть, и так, — согласился Копылов; лицо его приняло холодное выражение. — Но ведь вот какое дело, милый юноша: человек имеет право быть сложнее, тоньше, даже богаче, чем окружающая его действительность. А без остатка, полностью сливаются с действительностью только ограниченные, примитивные субъекты!
Олег, слушавший внимательно, вдруг остановил взгляд на женщине и лицо у него стало тревожно-растерянным. Копылов замолчал и тоже скосил глаза на соседку.
Она сидела все так же прямо, все так же держа на коленях руки со сцепленными белыми и гладкими пальцами, одно из которых охвачено было широким золотым кольцом, но теперь по ее щекам скатывались крупные прозрачные слезы. Плотно сжатые губы женщины вздрогнули, запрыгал круглый подбородок. Она, не выдержав, всхлипнула, закрыла лицо ладонями и уронила голову. Ее плечи тряслись.
Приятели переглянулись.
— Вам плохо? — строго спросил Копылов.
— Нет, нет… Извините, ничего… Это я так, спасибо! — отозвалась женщина.
Олег задумчиво теребил бороду. Потом встал, снял с полки свой портфель и вынул из него румяное крупное яблоко.
— Возьмите, пожалуйста!
Пассажирка подняла мокрое лицо, взглянула на яблоко, потом на Олега.
— Знаете, не откажусь!
Надкусила и стала жевать, уставившись взглядом в какую-то точку. Вдруг она улыбнулась.
— Какое сладкое!.. — взглянув благодарно в глаза Олегу, она продолжала: — Прямо удивительно, как все точно повторилось! Ведь у меня уже был такой случай, честное слово! В детстве. Все точно так же… Я плакала. Уж не помню, кто меня обидел, только ревела на всю улицу. А прохожий дал мне яблоко. Вот такое же точно сладкое яблоко. Почему?
Олег улыбнулся и пожал плечами. Женщина засмеялась и продолжала:
— Нет, это просто смешно! Сижу в электричке и реву как дуреха. Из-за какого-то пустяка… Видно, нервы разгулялись: вот вертится в голове одно и то же!..