Сквозь веер из тонких побегов на остатке ствола он видел теплую голубизну неба. А когда-то непроглядной была мощная крона груши, даже весной, как только листочки проклюнутся из почек. Но вот и дерево состарилось: раздвоенный ствол, в развилку которого мальчишками любили забираться Миша и Коля, они же, став взрослыми, обрезали, гниль разъела сердцевину. Вот и остался, в общем-то, столб с султаном молодых побегов — так на городских улицах обрезают тополя, чтобы были курчавее.
Два года назад было в последний раз: съехались сыновья летом. И выдался такой день, когда втроем, одни мужики, они пришли в сад и работали. Обрезали грушу, колодец вычистили. Часто вспоминал тот день Борис Федорович, и всегда душу щемило: как ладилось у них дело, какая дружная была артель! Будь все трое по-крестьянски привязанными к земле, как славно могли бы работать и жить!
Однако сыновья его — от роду горожане. И с мальчишеских лет романтики. Может, стоило их как-то потрезвее воспитывать, почаще глаза на правду открывать? Тогда бы, глядишь, не разъехались в дальние концы; работали бы оба на заводе, сделали, как положено, карьеру, завели бы себе автомобили. Пусть жили бы с семьями отдельно, в собственных квартирах, но по вечерам собирались бы вместе в саду… Вообще-то сыновьями Борис Федорович гордился. Не стали они ни обормотами, ни пьянчугами, оба выучились: старший — инженер, младший — учитель. Правда, не многого успели добиться, жили оба скромно, без лишних денег. Но ведь и сам Борис Федорович в молодости захотел жить иначе, чем родители, захотел учиться, ушел в город. Ему ли осуждать сыновей!.. Нет, пора подниматься и браться за тачку. Может быть, летом приедут с детьми Николай или Михаил. У обоих девочки. Внучки!.. Будут играть в песочнице и бегать по дорожкам, посыпанным песком. Надо!..
Малолюдно было в послеполуденный час в саду. Лишь кое-где копошились среди грядок неизвестные Шувалову пожилые женщины. Но вот показался и знакомый человек. На своем участке подвязывал прутья малины бывший мастер из термического цеха Зубарев. Он уже лет десять не работал на заводе. Садом занимался. Свой участок превратил в сплошной малинник. Подобрал хорошие сорта. Малина росла у него сильно. Все лето носил Зубарев ягоду ведрами и, не стесняясь, продавал на базаре.
Услыхав громыхание пустой тачки, Зубарев подошел к дороге, явно желая потолковать с Борисом Федоровичем.
Старики поздоровались. Борис Федорович объяснил, для чего возит песок и как он ему достался. Согласился с Зубаревым насчет ранней весны и опасности заморозков во время цветения, которое уже вовсю началось. Потом заговорили о заводских новостях. Завелся Зубарев надолго. Борис Федорович иной раз сам был не прочь поворчать на несообразности текущей жизни, только Зубарев как-то уж слишком заострял тему: и порядка на заводе нет, и начальство слишком много себе позволяет. Нудноватый был он мужик, этот Зубарев.
— Что же так мало насыпал, Борис Федорович? — окликнул Зубарев, когда Шувалов вез тачку уже в обратном направлении. — Для себя можно бы и побольше.
Борис Федорович боялся остановиться. Подъем начинался впереди, берег силы. Молча протопал мимо, только подумал, что Зубарев, пожалуй, родом из купцов. «Ну да, — рассуждал он, — от старой закваски трудно избавиться. Мы в саду сами по себе, не в коллективе. Кто каким родился, таким себя здесь и выявляет».
И вот, взбираясь на бугор, Борис Федорович проглядел в одном месте довольно глубокую ямку. Правое колесо вкатилось в нее, и тачка неожиданно резко вильнула, отчего Борис Федорович получил сильный удар в живот. Ударил себя собственной рукой, которой сжимал оглоблю. Будто подломившись, Борис Федорович согнулся и повалился бочком на дорогу. Тачка осталась на месте, не накатилась на лежавшего старика, потому что правое ее колесо застряло в ямке.