V
Питер Стэгг проснулся. Он лежал на спине на чем-то мягком, под ветвями высокого дуба, а сквозь них просвечивало ясное небо. На ветках сидели птицы — воробей, дрозд и большая сойка, свесившая вниз босые человеческие ноги.
Ноги были загорелые, худые и отличной формы. Остальное тело было скрыто маскарадным костюмом гигантской сойки. Когда Стэгг проснулся, сойка сняла маску; открылось красивое лицо большеглазой и темноволосой девушки. У себя из-за спины она достала свисавший с дерева на веревке горн и, раньше чем Стэгг успел ее остановить, протрубила сигнал.
И тут же за его спиной началась суматоха.
Стэгг сел и обернулся посмотреть, в чем дело. Шумела толпа людей на другой стороне дороги — широкого бетонного шоссе, бегущего мимо ферм. Стэгг сидел на обочине на толстой стопке одеял, которую кто-то заботливо под него подложил.
Как и когда попал он в это место, он понятия не имел. Как и о том, где находится. Он живо помнил лишь то, что случилось до рассвета, а потом в его памяти был провал. По солнцу он понял, что сейчас около одиннадцати утра.
Девушка-сойка повисла на руках на ветке и спрыгнула на землю с высоты в пять футов. Поднялась и сказала:
— Доброе утро, Благородный Лось. Как ты чувствуешь себя?
Стэгг простонал:
— Болит и тянет в каждой мышце. И голова раскалывается.
— Тебе станет лучше после завтрака. Позволено ли мне будет сказать, что ночью ты был великолепен? Я никогда не видала Солнце-героя, хоть сколько-нибудь на тебя похожего. Но я должна идти. Твой друг Калторп говорил, что ты, проснувшись, захочешь побыть с ним наедине.
— Калторп! — произнес Стэгг и снова застонал. — Вот уж последний человек, кого я хотел бы видеть.
Но девушка уже перебежала через дорогу и присоединилась к толпившейся там группе.
Из-за дерева высунулась белая голова Калторпа. Он шел, неся в руке большой накрытый поднос. На лице его была улыбка, но было видно, что он отчаянно пытается скрыть беспокойство.
— Как ты себя чувствуешь? — крикнул он еще издали.
— Где мы? — спросил Стэгг.
— Я бы сказал, что на дороге, ранее называвшейся шоссе № 1 США, а теперь — Копье Колумбии. В десяти милях от теперешних границ Вашингтона. Двумя милями дальше лежит сельскохозяйственный городок по имени Фэр-Грейс. Обычно в нем живут две тысячи человек, но сейчас там около пятнадцати тысяч. Съехались фермеры и фермерские дочки со всей округи. И весь Фэр-Грейс ждет тебя с нетерпением. Но ты не обязан бежать на их призыв. Ты — Солнце-герой, и можешь отдыхать и расслабляться. То есть до заката. А потом должен выступать, как вчера.
Стэгг поглядел вниз и впервые сообразил, что он до сих пор голый.
— Ты видел меня вчера ночью? — Он умоляюще взглянул на старика.
Пришла очередь Калторпа потупиться:
— С приставного сиденья — частично. Я прокрался в какой-то дом через толпу и смотрел на оргию с балкона.
— У тебя есть хотя бы какое-то понятие о приличиях? — гневно спросил Стэгг. — И без того плохо, что я не смог справиться с собой. И того хуже — ты был свидетелем моего унижения.
— Ничего себе унижение! Да, я тебя видел. Я же антрополог. И впервые я смог увидеть обряды плодородия вблизи. Ну а как твой друг, я за тебя волновался. Хотя нужды в этом не было: ты смог о себе позаботиться. Да и другие тоже.
— Ты надо мной смеешься? — вспыхнул Стэгг.
— Упаси Господь! Нет, это не насмешка, лишь любопытство. Может быть, зависть. Все дело, конечно, в пантах, которые дали тебе такое желание и такие возможности. Интересно, не вкололи бы они и мне немножко того, что вырабатывают эти органы?
Калторп поставил перед Стэггом поднос и снял с него покрывало:
— Тут такой завтрак, какого ты в жизни не видел.
Стэгг отвернулся:
— Убери. Меня тошнит. И желудок выворачивает, и с души воротит, как подумаю, что я ночью творил.
— А казалось, что тебе это нравится.
Стэгг зарычал в ярости, и Калторп выставил перед собой ладони:
— Я не хотел тебя оскорбить. Но я просто тебя видел, и это факт. Давай, парень, поешь. Посмотри, что мы тебе принесли! Свежий хлеб. Свежее масло. Варенье. Мед. Яйца, бекон, ветчина, форель, оленина — и кувшин холодного эля. И добавку любого блюда.
— Тошнит меня, я же тебе сказал! Есть не могу.
Несколько минут Стэгг молча сидел, глядя на яркие палатки на другой стороне дороги и снующих между ними людей. Калторп присел рядом и закурил большую зеленую сигару.
Вдруг Стэгг схватил кувшин и мощным глотком осушил его наполовину. Поставив кувшин, утер тыльной стороной ладони пену с губ, рыгнул и схватил нож и вилку.
Ел он как будто первый раз в жизни — или в последний.
— Приходится есть, — извиняющимся тоном вставил он между двумя кусками. — Я слаб, как новорожденный котенок. Посмотри, как руки дрожат.
— Тебе придется есть за сто человек, — ответил Калторп. — Да ты и поработал за сотню — даже за две!
Стэгг потрогал панты:
— Здесь они, никуда не делись. Эй! Гляди, они уже не стоят, как вчера вечером! Стали мягкими! Может, они скоро сморщатся и отсохнут?
— Нет. — Калторп покачал головой. — Когда к тебе вернется сила и кровяное давление повысится, они снова встанут. Это не настоящие панты. У оленя это костяные наросты, покрытые роговицей. У твоих, кажется, есть костное основание, но состоят они в основном из хряща, покрытого кожей и кровеносными сосудами. Потому не странно, что они повисли. Странно, как у тебя ни один сосуд не лопнул.
— Что бы эти рога в меня ни качали, — ответил Стэгг, — все выветрилось. Если не считать слабости и усталости, я чувствую себя нормально. Вот если бы от рогов избавиться! Док, ты не мог бы их убрать?
Калторп грустно качнул головой.
Стэгг побледнел:
— Так это повторится снова?
— Боюсь, что да, мой мальчик.
— Сегодня ночью, в Фэр-Грейсе? А следующей ночью в другом городе? И так до… до чего?
— Прости, Питер, но я понятия не имею, сколько это продлится.
Калторп вскрикнул от боли, когда могучие руки сжали оба его запястья. Стэгг ослабил хватку:
— Прости, док. Я завелся.
— Сейчас, — произнес Калторп, осторожно растирая запястья, — можно рассматривать только одну возможность. Мне кажется, что, поскольку все это началось в зимнее солнцестояние, закончиться оно должно в летнее солнцестояние. Где-то двадцать первого-двадцать второго июня. Ты — символ солнца. На самом деле эти люди считают, что ты — само солнце. Тем более что ты сошел с небес на пламенеющей стали.
Стэгг уронил голову в ладони. Между пальцами показались слезы, и Калторп потрепал его по золотистой голове, с трудом удерживая слезы сам. Он понимал, как глубоко горе капитана, если сквозь броню самообладания смогли прорваться слезы.
Наконец Стэгг встал и пошел через поля к текущему неподалеку ручью.
— Надо искупаться, — пробормотал он. — Уж если я должен быть Солнце-героем, то буду чистым Солнце-героем.
— Вот они идут, — сказал Калторп, показывая на толпу людей, ожидающих ярдах в пятидесяти. — Твои верные поклонники и телохранители.
— Сейчас я сам себе противен, — Стэгг состроил гримасу, — но вчера мне нравилось. У меня не было запретов. Сбылась тайная мечта любого мужчины — неограниченные возможности и неистощимая потенция. Я был богом! — Он остановился и снова схватил Калторпа за руку: — Возвращайся на корабль! Укради пистолет, если тебе его не дадут добром. Приходи сюда и застрели меня, чтобы мне снова через это не проходить!
— Извини, но прежде всего я не знаю, где взять пистолет. Том Табак сказал, что все оружие с корабля снято и заперто в тайном месте. Во-вторых, я не могу тебя убить. Пока есть жизнь — есть надежда. Мы выберемся.
— Скажи как? — горько сказал Стэгг.
Но продолжать разговор им уже не дали. Толпа пересекла поле и окружила их. Трудно было продолжать разговор под гудение рогов и грохот барабанов. Визжали свирели, что-то кричали во весь голос мужчины и женщины, и группа красивых девушек настаивала на своем праве искупать Солнце-героя, обтереть его полотенцами и надушить. Очень быстро толпа разлучила их.