Как только Крис вошла в главные ворота университетского городка, настроение ее сразу улучшилось; при виде знакомого ряда фургонов вдоль южной стены, где размещались гримерные, она и вовсе повеселела. К восьми утра Крис пришла в себя окончательно и тут же бросилась в атаку на режиссера.
— Эй, Бэрк, взгляни-ка: ну что за бред, а?
— О, так у тебя сценарий с собой? Вот и прекрасно!
Режиссер Бэрк Дэннингс, легкий и прыгучий, как пружина на взводе, озорно подмигнул и без того дергающимся веком, взял лист и дрожащими пальцами аккуратно сорвал новую тоненькую полоску.
— Пора и пожевать!
Они стояли на площадке перед административным зданием университета среди актеров, статистов, технического персонала. Тут и там мелькали зрители: в основном дети и священники местного корпуса иезуитов. Оператор, всем видом своим выражая смертельную скуку, развернул “Дэйли Варьете”; Дэннингс сунул бумагу в рот, хохотнул и невольно обдал Крис ароматом первого утреннего джина.
— Ты и не представляешь, как я рад, что тебе дали сценарий.
Режиссеру было за пятьдесят; он выделялся мальчишески гибкой фигурой, очаровательным британским акцентом, но главное — удивительно четким, правильным произношением. Дэннингс часто пользовался им не в лучших целях: он обожал сквернословить и делал это с неподражаемым изяществом. Алкоголь действовал на англичанина своеобразно: он веселел на глазах, и потом каждую минуту, казалось, сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.
— Слушаю тебя, радость моя. Что такое? Что не так?
По сценарию происходило следующее: студенты угрожали устроить сидячую забастовку, а ректор выходил на эту площадку и обращался к ним с проникновенной речью. Но не тут-то было: Крис подбегала к нему, вырывала рог и громогласно вопила, указывая на административное здание: “Снесем его!”
— Это просто ни в какие ворота не лезет, — заявила она.
— А что? Все вроде бы ясно, — соврал Дэннингс.
— Но зачем им, скажи на милость, сносить все здание?
— Издеваешься?
— Да нет же; просто спрашиваю: за-чем?
— Ну а зачем оно, по-твоему, тут поставлено?
— Где, в тексте?
— Нет, на земле!
— Слушай, Бэрк, это же полная бессмыслица. Не должна она говорить таких слов!
— Ну что, пошлем за автором? Он, кажется, в Париже!
— Скрылся?
— Съе..! — безукоризненно отпечатанное словечко, казалось, взмыло с шипением к самым верхушкам готических шпилей.
— Бэрк, черт бы тебя побрал, ты невозможен! — Крис уронила ему голову на плечо и расхохоталась.
— О да, — согласился он скромно и сдержанно, совсем как самодержец, в третий раз отрекающийся от короны. — В таком случае, может быть, начнем?
Крис не расслышала вопроса; украдкой она взглянула на иезуита, стоящего неподалеку, — слышал или нет? Темное, резко очерченное лицо; похож на боксера. Лет где-то так за сорок. Затаенная грусть в глазах; или, может быть, боль? Священник взглянул на нее тепло и нежно, будто пытаясь приободрить, — ну конечно, он слышал! — затем улыбнулся, посмотрел на часы и медленно двинулся прочь.
— Ну так начнем мы или нет?
— Ну конечно же, Бэрк, — встрепенулась она, забыв уже, о чем шла речь.
— Слава богу.
— Нет, погоди-ка.
Сцена была явно затянута: кульминационным ее моментом был призыв, обращенный к студентам, но потом героиня еще и мчалась к дверям, зачем — непонятно.
— Что за ход такой, он ведь к сцене этой ровно ничего не добавляет! — воскликнула Крис. — Полнейшая бессмыслица!
— Радость моя, ты как всегда права. Именно бессмыслица, — честно признался Бэрк. — Но Главный мой страшно этого хочет, так что — никуда не денешься. Понятно? Правильно, нормальному человеку этого не понять. Видишь ли, — усмехнулся Дэннингс, — Главный рассудил так: поскольку Джед затем входит в эту дверь, то если ты из нее же и выйдешь, награды ему за это не миновать.
— Идиотизм.
— Ну наконец-то, доперла: именно идиотизм, тупость и чистой воды блевотворчество. Поэтому мы сейчас эту сценку снимем, а из окончательного варианта, честное слово, я ее как-нибудь потихоньку вырежу. Вот тогда она мне будет по вкусу — если, конечно, разжевать хорошо!