Да, встречали его по-разному. В некоторых местах стояли группы людей с плакатами «Банду Ельцина — под суд!». Но он не испытывал страха перед «коммунистическим» электоратом. Возлагал венки к памятникам Великой Отечественной войны, где его ждали возмущенные ветераны, спускался в шахты, заходил в бедные пригородные магазины, и люди мало-помалу шли к нему навстречу и начинали задавать вопросы. Нигде не было настоящей обструкции, никто не отшатывался, не бойкотировал, не свистел.
Просили обо всем.
Просили помочь в делах мелких и крупных, причем «в толпе обязательно находились те, кто пришел не просто полюбопытствовать, сколько пожаловаться на притеснения или просто попросить о чем-то». Помощники держали наготове блокнот для записи «челобитных». Над обработкой просьб и записок работала целая группа. Иногда просьбы ставили в тупик, настолько они были сложными. В течение нескольких часов, иногда дней помощники искали решение. Потом писали короткую записку — что можно сделать. Но внутренний смысл этих бесконечных «записок» и просьб был совсем не «жалобным».
Страна надеялась. Страна по-прежнему верила в чудо.
Этот поток жалоб, прошений, выкриков, просьб иногда прерывался, и наступал некий момент истины, который запоминался всем окружающим надолго. В Подмосковье, в поселке Атепцево, где Ельцин должен был совершить под прицелом телекамер целый вихрь заранее запланированных ритуалов — поздравить молодоженов, посетить дом рабочего, попить с его семьей чаю (Ельцин выставил сопровождающих за дверь), попасть в магазин и школу, — вдруг возникла странная пауза.
Ветеран войны (дело происходило 7 мая), который на своем садовом участке в шесть соток ждал Ельцина, встретил гостей, совершенно сияющий, с двумя стопками водки в руках. Мечтал выпить с Ельциным. Помощники, которым строго-настрого было наказано врачами — никакой водки, ни под каким видом, бросились к старику с грозными увещеваниями. «Щас, ребята, вам тоже принесу», — начал успокаивать помощников ветеран. Но Ельцин взял его под руку, с двумя стопками они ушли за дом, «на грядки», где и просидели довольно долго. Разговор двух пожилых людей, который никто не записывал и содержание которого узнать, в общем, так и не удалось, имел, быть может, историческое значение… Однако он остался тайной.
Но я здесь рискну приоткрыть завесу над этой тайной, хотя это — всего лишь предположение. В лице пожилого ветерана Ельцин уговаривал целую страну поверить в то, что надежда есть, что до полного «выздоровления» осталось потерпеть недолго. Он верил в то, что говорил, я совершенно в этом не сомневаюсь…
За все это время Б. Н. похудел на девять килограммов. Излучал энергию, силу.
Впервые за очень долгое время ездил без Наины Иосифовны. Лишь в некоторых поездках они были вместе. «Маму воспринимали очень хорошо, но Аналитическая группа, тем не менее, решила, что постоянно находиться рядом с папой в поездках она не должна, чтобы не вызывать какого-то раздражения. У нее во многих городах была своя программа», — вспоминает дочь Ельцина Татьяна. Елена, старшая дочь, помогала маме.
Татьяна же участвовала во всех без исключения предвыборных поездках Ельцина (кроме одной, речь о которой еще впереди). Она была активным координатором, быстро реагировала, вникала в любую мелочь, четко отслеживала выполнение рекомендаций. Она могла быть жесткой, но могла со слезами на глазах уговаривать. В ней как-то очень быстро проявились отцовское упорство, настойчивость.
Ельцин на полную мощность задействовал свой последний, самый крайний ресурс — помощь семьи. На это тогда обратили внимание все. Для нашей страны такой подход крайне необычен.
Понимал ли он, что, приближая членов своей семьи к выборам, он втягивает их в политическую орбиту, в публичное пространство, откуда выхода уже не будет? Да, знал. Он всегда избегал этого, чтобы сохранить их покой. Но в этой борьбе он призвал их на помощь.
Надо отдать должное его семье. Никто из близких Ельцина не поддался естественному искушению: мелькать в телевизоре, занять какой-либо пост, использовать свое влияние в личных целях. Тщеславие, публичность чужды самой их природе, воспитанию. Единичны те случаи, когда Наина Иосифовна, дочери президента давали интервью журналистам.
Мне довелось разговаривать с Татьяной летом 2000 года. После интервью спросил о том, что не хотел включать в текст беседы: