— Таня, сейчас огромная общественная потребность в женщинах-политиках. Вы бы не хотели стать во главе какой-то газеты или телекомпании или, например, участвовать в каких-либо выборах? В будущем, когда-нибудь? Может быть, в нашей стране появится, наконец, женщина-президент?
Она ответила очень сухо:
— Если стране понадобится женщина-президент, можно поискать. Но я лично тут ни при чем. Не хочу заниматься политикой. Категорически.
Ельцин участвовал в кампании на последнем пределе физических возможностей. Внимательный взгляд наблюдателя отмечал: похудевший Ельцин, конечно, гораздо легче двигался, больше улыбался, намного более энергичен, но он… выглядел как-то странно, почти светился, иногда до прозрачности. Нехарактерная бледность и такая же нехарактерная для него легкость тела выдавали страшное напряжение, работу сердца на последнем рубеже.
Реаниматолог постоянно находился рядом с ним. Очень часто, незаметно для окружавшей его толпы, Ельцин исчезал из поля зрения, чтобы врачи могли проверить давление, дать таблетку или сделать укол. «Ельцин поставил на кон предвыборной игры свое собственное здоровье, в сущности, жизнь», — написал впоследствии его бывший пресс-секретарь Костиков.
Да, это было так. Однако с одной важной поправкой — риск проиграть эти выборы был для него гораздо важнее, чем риск свалиться с очередным инфарктом.
«Я страшно боялась этих выборов, — рассказывала Наина Иосифовна, — Но в декабре 1995 года, когда мы разговаривали с ним, он раз за разом ставил один и тот же вопрос: скажи, кто? Черномырдин, Явлинский? Да, я понимала, что на карту поставлена его жизнь, но в то же время понимала другое — проиграть он не может. Для него это было бы невозможно. Он такой человек».
Родные понимали: если решение принято, им остается одно — помогать ему во всем.
В конце кампании Ельцина сопровождали не только помощники и политические консультанты, но и самые популярные рок-исполнители. Для кого-то это был заработок, причем очень неплохой, для кого-то — гражданский долг. Молодежь, которая ненавидит политику, обычно не ходит на выборы. Но тут, на концерте, она слышала ясные, прозрачные аргументы, понятные каждому слова.
«Я уже был под коммунистическим режимом и больше не хочу, — сказал Андрей Макаревич. — Приходите 16 июня и проголосуйте, чтобы “Машина времени” могла играть». Как после этого не проголосовать?
«Алиса», «Цветы», «Наутилус» — все они были представителями того самого поколения, которое выросло в атмосфере протеста, в атмосфере борьбы против запретов и казенной цензуры.
Главный лозунг Ельцина — борьба за свободу — совпал с их личной идеологией.
В Волгограде Б. Н. вышел на сцену перед рок-концертом, на площади стояли десятки тысяч. Он произнес короткую речь, и аудитория взревела от восторга — это был апофеоз его поддержки. Ельцин, знавший толк в публичных выступлениях, был потрясен этими бушующими стадионами, раскованностью, эмоциональным зарядом, который шел на него из зала. Его пляска на одном из концертов стала классикой ельцинской «иконографии» — смешной, неуклюжий, пожилой человек танцует твист вместе с молодым певцом (это был исполнитель старых дворовых песен Женя Осин, который до сих пор любит об этом рассказывать). Но это был его ответ, эмоциональная реакция, выплеск его страсти, которую он не смог и не захотел удерживать в себе.
«Мы умоляли папу не делать этого, — рассказывала мне Таня. — Чуть ли не держали его за руки. Но удержать было невозможно. При виде огромной молодежной аудитории, собравшейся на рок-концерт, он пришел в дикий восторг».
Вот тогда (хотя танец Ельцина на сцене далеко не у всех вызывал только улыбку) стало окончательно ясно — с ним не страшно.
Этот танец, как ни странно, сыграл чуть ли не решающую роль в эмоциональном «признании» Ельцина, в его окончательном утверждении в роли лидера. С ним было не страшно, потому что к нему, вот такому, привыкла страна. Стерпелась, свыклась, сроднилась. Он не обещал легкой жизни никогда, и эта его «нелегкая жизнь» была более предсказуемой, более понятной, чем то, что предлагали коммунисты.
Но за мелодраматической стороной предвыборной борьбы Ельцин никогда не забывал, что именно хочет сказать, донести до сознания людей. «Нам не нужна новая революция, Россия не переживет новой революции», — говорил он в апреле в Москве.
«Свобода есть наиболее ценное достояние человечества», — говорил 3 мая в Ярославле. «Нам с самого начала было ясно, что дело не сдвинется с места, если у нас по-прежнему останется ничейная “государственная” собственность и люди будут лишены возможности владеть средствами производства… Приватизация была вопросом жизненной важности», — говорил в интервью «Российской газете» 5 июня.