Или там действительно тьма и пустота, как говорил Конр?
«Скоро выяснишь, не переживай», – горечь оттянула краешек рта.
Она выбралась из конюшен, на мгновение встречаясь взглядом со золотоволосой женщиной, стоящей у дальней стены. Она смотрелась как-то... необычно среди всех этих сборов, со снующими туда-сюда Сынами и деловито перебегающими двор гномами. Место этой женщины было наверняка на вилле, судя по её одежде, но даже для остатков северной знати она была слишком хороша, облачённая в белое. Плащ с лисьим мехом напоминал крылья, окутавшие миниатюрную фигуру. Она чуть повернулась, и светлая ткань съехала в сторону, открывая взору кольчужный нагрудник. А её глаза...
Лета рассеянно моргнула, сбрасывая наваждение. Что ей только не чудилось за всю жизнь, но эта женщина была такой реальной – реальнее всех призраков короля Оллестаира, посылавшего ей видения. Но ни у кого не могло быть глаз, светящихся серебром. Даже у илиаров они никогда не горели так ярко.
Перед тем, как выехать за ворота, Лета обернулась. Да, ей показалось. Женщины действительно не было ни на том месте, ни где либо ещё.
***
Сон не шёл. Более того, бесконечные, размеренные покачивания дрейфующего по волнам корабля не убаюкивали чародейку, а раздражали измождённый разум. Она ворочалась с боку на бок в попытках выгнать из головы гнетущий шёпот мыслей, оставить этот поток бесчисленных «если...».
Если они не справятся...
Если Катэль...
«Замолчи!» – яростно воскликнула она в ответ, но наружу вырвался лишь выдох.
Иветта открыла горящие усталостью глаза, натягивая простыню до подбородка, всматриваясь во тьму. Слыша мерное сопение Кассандры рядом. И понимая, что больше не сомкнёт глаз.
Свесив ноги с койки, Иветта торопливо накинула плащ и двинулась к выходу из каюты. Несколько недремлющих взглядов проводили её, задерживаясь, пока она поднималась на палубу. В полумраке обезображенные лица эльфов леденили душу ещё сильнее, и поначалу было трудно привыкнуть, что вот так, встав прогуляться в бессонную ночь, обязательно повстречаешься с ними, несущими дозор сутками напролёт. Не ели, не спали. Не двигались. Берегли силы для грядущего. Иарлэйта, запершегося в своей каюте, она и вовсе не видела с того самого момента, как судно Неблагого двора покинуло Тор Ассиндрэль.
Чёрного неба снаружи касались всполохи беззвучных молний, обещая скорый дождь. Но море было на удивление спокойным, вылизывало корму неспешными наплывами и тихо пенилось под скрип старых мачт, не ведая о том, что внутри чародейки бушевал шторм. Иветта поднялась на капитанский мостик, задумавшись, почему на палубе не было ни одного дозорного. А потом её мысли коснулись воспоминаний о её первом плавании – когда они, угнав из Белого Копья корабль, отправились на Иггтар.
Улыбка тронула губы чародейки. Она прислонилась к перилам лестницы, размышляя, что тогда совершенно не представляла, что будет дальше. И вроде бы та же сила вела её вперёд, поднимала, когда она оступалась, протягивала руку во тьме. Но теперь она выросла вместе с ней. Расширилась до таких размеров, что с трудом умещалась в трясущихся от волнения и страха руках. Исчезла и потребность разделить свои переживания с кем-то.
Раньше ей было важно, чтобы её услышали, приняли её вместе с болью и бедами, в которых он увязла. Марк идеально справлялся с этим, но...
Но.
Ей вдруг стало совестно, что она почти перестала вспоминать его. Конечно, она скучала по нему, однако не так. То была не тоска влюблённой чародейки, а нечто иное... Холодное и размеренное, как море этой ночью, в чьих глубинах покоились фрагменты памяти, скользкие, постепенно зараставшие илом.
Любила ли она этого керника по-настоящему?
Разумеется. Она любила Оплот. Своих друзей. Она была готова отдать за них жизнь и косвенно сейчас шла именно к этому. Помешать Безумцу и сберечь близких – благороднейший мотив, но ею больше двигал гнев, запертый за маской сдержанности, пробудившийся в день освобождения Тиссофа. Гнев от несправедливости и необъятного сочувствия всем, кто страдал от Катэля, Лека Августа и прочих ублюдков, решивших, что они вправе управлять чужими судьбами.
Это и была любовь.
Но любила ли она так, как любит женщина? До долгой жизни, проведённой вместе, до седых голов и внуков...
До седых голов...
Но ведь у неё впереди столетия. И так много и мало можно было за них успеть, достраивая то, что порушили нескончаемые войны глупых правителей, возводя заново столпы, на которых должен был существовать мир – чистый и прекрасный, невозможный. Мир, о котором она грезила.
Выдохнув, Иветта закрыла вспыхнувшее лицо ледяными ладонями. Разве это она? Та Иветта, что и помыслить не могла, что когда-то выберется из застенок Васильковой Обители, отправившись в столь долгое путешествие? Та Иветта, что дрожала от малейшего шороха в темноте своей спальни. Та Иветта, что и пискнуть не смела на людях, покорно принимая тычки наставницы и наказания Братьев Зари.