Быстрее, чем она раз за разом совершает ошибки из-за раненой голени.
Быстрее, чем она парирует удар меча, который входит ей под рёбра.
Она отбрасывает от себя имперца, который извлекает из неё сталь, одновременно с тем, как из её лёгких вырывается жуткий мокрый хрип.
Она ещё какое-то время размахивает клинком, в кого-то попадает, а где-то полосует лишь воздух. Следующий пропущенный удар распарывает ей шею.
Дальше Конор ничего не видит. Не помнит, как убивает. Не помнит, как вокруг становится пусто, как пришедшие на подмогу – слишком, блядь, поздно – Сыны теснят имперцев, но всё равно их столько... столько...
А считать нет времени.
Он возвращается в сознание, когда замечает, как полукровка, схватившись за шею, шагает к нему, распахнув глаза в ужасе, что вышибает весь воздух из груди. Она не верит. Не понимает.
И ей больно.
Но идёт, так упрямо и настойчиво, как шла всегда.
Меч выскользнул из её руки, пронзительно зазвенев, словно раненый зверь. Стукнувшись о землю, лезвие раскололось на сотни частиц. Следом пошатнулась полукровка.
Он летел к ней, уверенный, что сумеет поймать её, как в тот раз, на Арене. Подхватить в последний момент, чтобы услышать смех – чудовищный, громкий хохот спятившей к хуям девчонки, окончательно тронувшейся из-за всего, что они не заслужили.
Не заслужили.
Ни он, ни она.
Но смех по крайней мере дал бы понять, что она жива. Что это не она уснула, едва успев сомкнуть ослабшие руки вокруг его шеи и уронить голову на плечо.
Уснула?...
Он отстранил её и увидел, что она не дышала. Тонкая струйка крови тянулась по подбородку, спускаясь вниз, исчезая в раскуроченном горле. Лицо застыло умиротворённой маской.
Она словно бы и правда решила вздремнуть на мгновение, обняв его. Прикорнуть перед тем, чтобы снова броситься в бой.
Он встряхнул её. Раз. Два.
Три.
– Змейка?... – чей это голос? Чужой. Явно ему не принадлежал.
Он толкал это тельце, вопрошая и рыча, моля её, чтобы проснулась.
Чтобы вернулась к нему, как возвращалась всегда. Как солнце, что всегда поднимается на горизонте, какой бы тёмной не была ночь.
Но это солнце погасло, оставило его одного в кромешной тьме, ослепшего, потерянного.
Сердце полукровки не билось.
Его сердце не билось.
Его родное, искалеченное сердце.
Моё сердце.
Моя кровь.
Моя плоть.
– Ты не дышишь... – сипел он, сам не понимая, что такое дышать, что вообще такое... жить.
Что это такое...
Без неё?
Без тела.
Без души.
Он прижал её к себе, покачивая в объятиях, шепча в волосы бессвязный бред, а огарки сожжённых болью чувств доносили до него весть о том, что старые демоны, запертые внутри, подняли головы, выпустили когти и расправили крылья.
Он устремил взор вперёд. К полчищам врагов и башням, обречённым на то, чтобы осесть на кровавую землю пеплом.
Он вдруг осознал, что ему не нужна ни кровь, ни кольцо, ни гибель остроухого колдуна.
Он всё заберёт сам.
Он хочет смерти.
Стать её частью, завладеть ею, распространиться повсюду так, как она...
Как опухоль.
Пожрать всё, чего коснётся.
С той же жадностью и беспощадностью, с которой она унесла в свою пасть полукровку.
Глава 37. Пепел
Марк открыл глаза.
Далёкие своды высокого потолка, скрытые прежде извечной темнотой, теперь валились вниз тяжёлым арочным переплетением и изящной симметрией резных орнаментов. До конца не осознавая, где он очутился, керник приподнялся на локтях, костьми ощущая тупую боль, разлитую в конечностях.
Эта боль была благом. Он понял, когда осмотрелся.
Солнечный свет стелился по тронному залу, выхватывая сухую пыль в тёмных углах. Проливался на белый пепел, всё ещё оседавший снегом на каменные плиты, касался расколотых кусков скульптуры коня, одевал сияющими одеждами тела эльфов. Подсвечивал лица чародеек, лежавших в облаках праха без сознания.
За высокими окнами виднелось небо – чистое, эфирно-голубое, казавшиеся... хрупким, как фарфор. Неуверенным. Застывшим. Неосознающим, что за земли открыли ему тучи, веками заходившие над Скалистыми островами.
Это место не видело ничего, кроме страха и погибели, но сегодня над ним воссияло утреннее солнце, тёплое, ласковое. Твердящее своими лучами о том, что всё кончено.
Тьма отступила. А крепость Сэт'ар Дарос, чьи стены слишком долго коптило зло, молчала, став обычным камнем.
Безумца нигде не было.
Смешался его прах с пеплом или он вовсе распался на невидимые глазу частицы, было совершенно неважно.
Потому что она лежала рядом и распахнула карие глаза в тот миг, когда Марк повернулся к ней. Так и смотрела, пока керник читал во взоре чародейки то, что меньше всего ожидал от неё.