Пока он приносил победу.
Но что Берси мог поделать? Отомстить?
Нет, довольно крови.
Он будет довольствоваться отречением и навсегда поселенной в сердце ненавистью к Сынам Молний и двергам.
Поэтому, поравнявшись с чародеем, он остановился. Хальдор выскользнул из его объятия и упал в другие, к жене.
Логнар перевёл уставший взгляд на барда. На щеках синели полумесяцы, оставленные крепкими челюстями мертвецов. Драугры должны были разорвать его на части, но он выжил, покрывшись этими кошмарными пятнами.
Лучники наложили стрелы. Усилием десятка Сынов погребальная ладья сошла на воду, тоскливо треща деревянным бортом.
– Это будет жрать тебя изнутри, пока ты не сляжешь на смертном одре, маг, – прошипел Берси.
– Я знаю, – отвечал Логнар, и что-то в его глазах подсказало барду, что он принял свою участь.
Над их головами просвистела очередь горящих стрел и вонзилась в судно, отчего то покачнулось. Вспыхнуло не сразу. Потребовалось ещё три залпа, чтобы в зрачках мага наконец отразился огонь, яростно занявшийся драккаром.
Берси не обернулся. Так и стоял, глядя на чародея, а затем на пурпурно-изумрудные переливы сияния ночного неба, не желая видеть, как пламя поглощало тела друзей. Достаточно было вздрогнуть, услышав треск рухнувшей мачты, а после перевести взор на собравшихся людей на берегу.
И смотреть, как они оплакивали того, кто мог стать их королём. Не хотел, но мог.
Был достоин им стать.
Был воплощением Севера, его жестокости, чести, льда и мятежного огня.
А сердце короля было бы рядом. И сейчас тоже покоилось рядом, касаясь его плечом и ладонью. Верная до конца своим идеям. Храбрейшая из всех, кого он знал.
Прекрасная, как само солнце.
Берси вдруг представил: он и она, от крови царей и эльфийских владык. Оставшись в Китривирии, она бы правила. Оставшись в Грэтиэне, она бы... правила? Нет, но была бы любима эльфами.
Эти двое, сев на трон Недха, объединили бы мир.
Если бы захотели.
Он горько усмехнулся.
Нет, не захотели бы.
Их предназначение – острые клинки, а не корона.
И теперь они наконец-то обрели покой.
Когда драккар пошёл ко дну, а женщины завершили песнь, Берси направился вперёд, через толпу. Мысли привычно затерялись в череде строчек и рифм. Скоро они сложатся в величайшую из легенд, что не позволит этому миру позабыть эту горькую историю, полную страстей и печали.
Историю о двух, навечно связанных друг с другом воинах, чья сила и отвага раскололи многовековой лёд имперского гнёта и вдохнули в Север огонь надежды.
***
Сосновые иголки мягко хрустели под неторопливыми шагами. Лес встречал своих гостей радушно, отзываясь летним ветром в листве, играя с тонкими светлыми прядками малышки, выбившимися из-под вязаной шапочки. Бора, посмеиваясь, без конца поправляла волосы дочери, пока та, широко распахнув синие глаза, крутила головой по сторонам и лепетала, зачарованная изумрудами древней чащи.
Они миновали охранное кольцо мегалитов, затем прошли через курганы Поля Первых. Ветер всюду следовал за ними, лаская лицо прохладой и хвойным ароматом. Марк чувствовал, что всё дурное оставило этот лес, причём очень давно. И если его догадки верны...
Он непроизвольно ускорил темп, не замечая, как Бора с маленькой Летой остались позади. Потом он бросил и поводья лошади, нагруженной припасами и сумкой с тремя сотнями монет. Которых, естественно, немного убавилось за время их длительного путешествия.
Керника охватило волнение ещё до того, как до боли знакомые места показались за деревьями. А от вида заново отстроенных хижин дрогнуло и заметалось в груди сердце.
На подгибающихся ногах он вышел из леса, поднимая глаза к покрывшемуся мхом и толстыми ростками гигантскому пню сожжённого древа. У мощных корней был заложен фундамент будущей крепости, и возле него трудилось несколько керников.
Марк застыл. Навстречу к нему, петляя межу хижинами, в сопровождении кряхтящего Ирста шёл Белогор. Кажется, старик улыбался. Или плакал. Он не разглядел, так как собственные глаза затянулись мутной пеленой.
Крепкая рука Боры сомкнулась на локте, беря на себя часть захвативших керника чувств, разделяя их. Он глянул на неё, и губ его коснулась улыбка. Одна из многих за эти месяцы, распускавшихся каждый раз, когда он смотрел на супругу и дочь.
Марк поцеловал Бору в лоб, коснулся ладонью розовой щеки малышки, а после шагнул к подоспевшему Белогору.
Падая в объятия старого друга и наставника, он понимал, что времени было не залечить его собственные раны, сколько бы лет не прошло. Они были слишком глубокими и кровоточили в минуты воспоминаний, от которых негде скрыться.