– Сейчас драка начнётся, если им не дадут то, чего они просят, – заметила Лета.
– Их можно понять. Проделать такой путь, увидеть взятый Темпраст, но взятый какой ценой... Темпраст падёт, а мы отправимся вслед за ним, если имперцы решат напасть в ближайшее время, – Марк прищурился, блуждая внимательным взглядом по толпе. – Только Хальдор может повлиять на них. Если, конечно, захочет.
– Он захочет.
Улыбка вновь растянула его обветренные губы:
– Я в этом сомневаюсь.
– Скоро перестанешь, – Лета указала головой на балкон, выступающий на двором вычурными столбиками балюстрады.
Занятые стычкой северяне не сразу заметили оживление наверху, и страже пришлось стукнуть несколько раз мечами о щиты, чтобы прервать шум. Толпа подняла гневные лица.
Ярл вырос на балконе, опираясь здоровой рукой на трость. Тёмно-синий плащ Сынов Молний скрывал половину его тела и обрубок руки. Позади маячило бледное лицо Логнара.
Пережитые лишения навсегда отпечатались на Хальдоре, затронув своими острыми когтями его каждое движение, вплоть до взора, которым он обводил своих людей. Черта широкого гордого рта уже не была изогнута извечной снисходительностью. Отросшие волосы стали белее и торчали непоседливым ёршиком. Ни следа от его прежних локонов, струящихся по плечам жидким серебром.
Однако не в волосах была заключена его сила.
Зрелый мужчина, превратившийся в одночасье в старика, уронил трость, звук от падения которой эхом пронёсся по оцепеневшему двору. Хальдор нашёл опору в перилах, положив на них руку, и вскинул голову:
– Братья... Когда я шёл сюда, до меня донеслись отзвуки распрей, на которые вы пошли вместе с теми, кто их не заслуживает. Я знаю, сколь сильный гнев копился в нас долгие годы. Пришёл день выплеснуть его наружу, но не на тех, кого я также хочу назвать своими братьями.
Хальдор кивнул Логнару и вновь обратился к толпе внизу.
– Так уж было уготовано свыше, что я не пополнил ряды храбрых мужей в Валгалле. Я должен был умереть там, на Арене. Но один друг, что прошёл со мной этот путь плечом к плечу, показал, насколько может быть крепка сила духа, – его серьёзный взгляд нашёл Лету и едва заметно потеплел. – И я подумал: почему кто-то из нас способен отринуть судьбу, биться, даже когда тьма и страх вытеснили из сердца надежду? Почему это дано одним, а другие всё ещё страшатся конца?
По двору прокатился негромкий шёпот, и ярл повысил голос:
– Мы научились выживать среди лютого холода, голода и древних чудовищ. С какой стати мы вдруг прогнулись под кровопийц и стали никем? – пальцы на перилах впились в светлый камень балюстрады. – Нашим королям стыдно смотреть на позор, что они породили. Их слёзы омывают эту грешную землю промозглым ливнем, смывают нашу кровь, а скюры1 пускают её снова.
В толпе раздались первые одобрительные возгласы, подхваченные кивками самого ярла.
– Страх убивает доблесть, братья мои. Империя была нашим страхом, карающим, кующим в оковы тяжелее, они есть на самом деле. И то, что произошло на Арене, а затем в Темпрасте, впервые показало, что мы сами можем быть страхом. Мы заставим Империю бояться нас!
Волна воодушевлённых ответов прокатилась по двору. Кто-то ударил себя кулаком в грудь. Другие повторили этот жест. Обуянный будоражащей негой, вызванной верой своих людей, Хальдор закончил свою речь под яростный ритм, схожий с боевым маршем:
– Мы забыли, кто мы есть. Но мы не позволим сделать это нашим детям. Мы вернём нашу честь, гордость, наши жизни... Во славу свободного Недха!
Толпа взорвалась криками и воинственными кличами. Поразившись сам себе, ярл глубоко и тяжело дышал, глядя на северян глазами, полными обжигающей и светлой надежды. В покалеченном слабом теле пробудился титан, который отдал бы за свои убеждения и вторую руку. К сожалению, Хальдор был уже не боец, и тень осознания этого омрачила Лету.
Столько дней заключения и сражений плечом к плечу... Если ей досталась уцелевшая плоть, то пусть ярл заберёт себе лавры славы.
Ритм ударов в грудь ускорился, и Берси, не теряя момента, вскочил на бордюр, окружавший двор. Выхватив из сумки за спиной лютню, он запел подходящую к случаю песнь, чем завёл свирепствующую ватагу людей ещё больше. Несколько человек подпевали, другие пустились в пляс.
– Лопни мои глаза, – буркнул Марк и ухватил Лету под локоть, уводя от воинственного экстаза северянин.
Тронутая строчками песни, скрывавшими под весёлым бахвальством истинный смысл боли и утрат, Лета обернулась. Ярла и чародея на балконе не было.