– Нет. Он нашёл его, но не написал где, – ответила Лета и усмехнулась. – Ты поковыряйся ещё в книгах, вдруг повезёт другой дневник найти. Талак, как оказалось, любитель в разных местах раскидывать свои великие указания. А потом зови нас. Переведём.
– Я поработаю с архивом, но есть и другой путь, – Логнар бросил взгляд на копьё на стене. – Дверги могут знать, кто выковал кольцо, они способны узнать мастера абсолютно любой работы.
– Мы не знаем, придут ли они в Темпраст, – возразила Бора. – И не забывай, что наша новая «надежда» ускакала в неизвестном направлении. Но, судя по поведению Носительницы, его торжественного возвращения ждать всё же стоит.
Лета стрельнула в неё недобрым взглядом, на что северянка издевательски ухмыльнулась.
– Это всё, что ты узнала? – отвлёк её чародей.
– Нет. Наследник Эйнара обретёт истинный облик и силы не сразу, – призналась она.
Лета старалась ни на кого не смотреть, чтобы ей в лицо не бросилась краска. Воспоминания прошлой ночи проносились перед глазами, заполняя глотку и грудь жаром.
Она сознательно умолчала о том, что для завершения обращения наследник Эйнара должен испить крови, отданной добровольно. Она не была готова делиться подробностями, при каких обстоятельствах это произошло с Конором.
Забавно, а ведь она заметила какие-то странные изменения в нём. Показалось, что его глаза начали менять цвет, темнея, но Лета нашла этому другую, вполне подходящую в тот миг причину.
Она гадала, почему это не сработало в первый раз, когда она исцелила его после хольмганга. Видимо, крови тогда было недостаточно. А вчера Конор выпил столько, что Лета до сих пор чувствовала лёгкое головокружение.
Когда они встретятся снова, человеческого в нём будет меньше. Вся тёмная волшебная ипостась проклюнется наружу.
Но он всё равно останется тем же подонком.
Лета удержала улыбку и дополнила:
– Его изменения после смерти не было полными.
– Да, и кем он будет? – фыркнул Марк. – Гигантским нетопырем?
– Эйнар называл себя полубогом, – отметила она.
– Это шутка? Вы только Конору этого не говорите, не раздувайте его и так необъятное эго, мы потом от него вовек не отмоемся.
– Идуна лично явилась к Эйнару и накормила его яблоками бессмертия, – сказал Логнар. – А король, как мы сегодня узнали, скрестил этот дар с тьмой сехлинского сердца.
– Богиня? – вскинула брови Лета. – Явилась лично?
– Разве ты не веришь в богов? В своего бога?
– Я верю, что даже если боги существуют, им глубоко на нас насрать, – она поймала взгляд керника и устало выдохнула: – Да, Марк. И Кернуну тоже.
Тот прищурился.
– Правдива история об Идуне и яблоках или нет, – громко вымолвил Логнар, пресекая спор в зачатке, – но дед Конора прожил двести четыре года и погиб не своей смертью. Род ан Ваггардов особенный. И то, что произошло с Конором – чудо. Мёртвый и живой одновременно... Теперь давайте подумаем, как мы всё это преподнесём Тороду.
– Ты же вроде обещал ничего не рассказывать ему, – проговорила Лета. – Или здесь ты тоже напиздел?
– Я обещал это не тебе, – отрезал маг. – С Конором я сам разберусь. Тород должен знать. Потому что, кажется, у нас снова появился шанс одолеть Империю.
***
Озорной ветер донёс до её носа запах гари. Дита поморщилась и прикрыла лицо платком с именной вышивкой, уходя под тень деревьев. Квартал пустовал в этот час. Только отдалённые крики и треск пламени напоминали о падении города. Но улицы, по которым бродила чародейка, мало интересовали илиаров. В конце концов, главный храм Матери Света располагался едва ли не на самом взъезде в Ферополь, а здесь высились башни скриптория. К рукописям стремились попасть чародеи в поисках давно украденных у Оплота фолиантов. Легионерам тут нечего грабить.
Дита отступила на всякий случай на скрытую под липовой шапкой аллею, чтобы её не увидели даже свои. Золотые лучи заходящего солнца ласкали увешанные табличками высокие стены скриптория. На каждой была вырезана цитата из церковной книги или уст служителей. Выевшие камень буквы уже начинали стираться от времени, но по-прежнему были различимы на расстоянии. От скуки Дита порывалась почитать их и передумывала, находя в этих фразах, схожих с лепетом непослушного ребёнка, фанатичную глупость.