Я напряг разум до предела и сразу отыскал Лейглавирн. Рубиновый мир начала пути – навершие кленка. Двуцветие небес и дорог – вид ангела и лейдрака в гарде меча. Представшая у меня на глазах сияющая адамантом горная гряда – длина проводящего души драконов реликтового острия. Даже самый длинный отрезок пути можно пройти, зная где его конец! А теперь я это знал. Горный пик, карающая длань, игла. Я дойду до конца. Отблеск, сияющий отблеск взращенного из Сердца Мира меча прочертил небосвод.
Острота чувств Лейглавирна по истине не знала границ, теперь я до боли понимал, значение слова Лепестки, но какая тут может быть чуткость? Длиннющий хребет горы, идущий в запредельную даль и всеми силами пытающийся нарезать меня на куски. Все пространство впереди, позади, да и вообще везде было нанизано на спину чувствующего каждый мой шаг громадного ежа. Почва, камни, растительность, да и воздух тоже – все здесь было остро, как адамант, потому что собственно им и являлось, и постоянно пыталось отрезать от меня кусок, другой, только кислород разве что не тянул из легких кровь, во всяком случае пока.
Лепестки чуткости – такое название выбрал себе кленок, после того, как я отыскал его и смог хоть на сколько-то обуздать присущую ему мощь. Чуткость? – “Да вы издеваетесь!” – изрядно так замахнувшись ногой по словно хрустальному замершему в адаманте цветку, вскричал я и, только в последний момент изменив траекторию удара, расплескал его мощь по воздуху, в котором тут же заискрился опасный для жизни порошок. После этого мне пришлось в прямом и переносном смысле взять себя в руки, поскольку такой опрометчивый поступок пусть даже в иллюзорном мире лишил бы меня ноги и права на благополучный исход. Я потоптался на месте, еще больше истончая подошву сапок, в двое истончившуюся за время ходьбы по лезвию, а затем послав все к чертям, двинулся дальше по желобу оврага посреди объемных острых цветов и невысоких блестящих скальных зубов.
В лучах толи солнца, толи моего сознания каждый шаг вызывал слева и справа от меня отражающую свет золотистую рябь. Сначала это были камни и цветы, потом гладкие стены и плавные выбитые в них лица, затем торчащие изо всех сторон длинные шипы и что-то вроде кактусов, покрытых немыслимым количеством блестящих иголок. Здесь мне пришлось выеживаться, как наивному подростку, принятому в лоно братвы, скручивать тело так, сяк, пригибаться под разными амплитудами и углами, корячиться и ползти, стирая колени и локти в кровь, уступать пространство иглам до самых бровей и идти так, дрожа и надеясь, что шип не вонзит в меня взгляд.
Дважды мне приходилось обходить непролазные заросли из дрожащих шипов, несколько раз проходить по извивающимся над пропастями скользким мостам, не единожды спотыкаться и тонуть в боле присущих повсюду остриев, трижды захлебываться в отчаянии и корить меч за последний предел. Но во все моменты, по среди любых трудностей и невзгод я всегда возвращался к ней. Как она сейчас там? Боится за меня, плачет? Обливается холодным потом и не может заснуть? Надеется? Гладит по волосам и поет, как тогда? Пытается разбудить? Ищет способ помочь еще? Отчаялась ли она или лелеет надежду? Она сильная, она выдержит, она подождет, поймет все и вновь меня обретет. Все будет в порядке, только ты не раскисай и каждым шагом приближай момент встречи сияющих от счастья глаз.
Иногда все казалось тщетным, иногда нет, но я всегда знал, что вновь увижу ее полет. Что бы нас не разделяло, я сдержу обещание и никогда не покину свою половинку.
Деревянные ноги, уставшая спина, боль в висках, вставшие на дыбы волосы, нет чувства времени, нет голода, нет забот, есть только ходьба и ее упрек, есть последний миллиметр подошвы и идущая из носа кровь, есть путь и тот, кто должен его пройти.
Останавливаюсь, пару минут отдыхаю и снова вперед, снова останавливаюсь, снова теряю кровь, отхаркиваюсь, удивляюсь, как от этого острого воздуха, еще не ослеп и не превратил легкие в решето. Устаю, падаю и снова встаю, ползу, с подошвой начинаю терять и кожу, все пытаюсь дотянуться до спящих крыльев и услышать хрустальный зов. Тщетно, тщетно, все тщетно и выходит у меня из-под контроля, привязанные к ногам шнурками, упавшие на бока сапоги, какое-то время служащие мне подошвой, рассыпаются в прах, дрожащие от переутомления ноги подгибаются и клонят к пропитанной алмазными лепестками острой земле, тяжелые руки безвольно обвисли и исцарапались до красноты, голову нестерпимо клонит в сон, кружит и тащит в сторону остроты. Тщетно, я не могу, это испытание неподсилу ни мне ни ему, ведь Лейглавирн тоже его часть и, понимая все, он знает, опасность может повредить и ему. Неразрывная связь Точки и Осколка была уже слишком крепка. И боязнь за весь белый свет сподвигла меня на еще один новый, отчаянный шаг, в котором я уже не ведал, куда иду.