— Он идет на поправку, но продолжает твердить про выстрел на Маргарет-стрит. Торговец сказал, что он упал после того, как автомобиль издал хлопок и лошадь шарахнулась в сторону. Больное сознание вполне могло принять этот хлопок за выстрел.
Тетя вернулась с прогулки по магазинам, подготовившись к жалобам матери.
— Это удовлетворит его интерес к убийствам, Флоренс. — Она положила на стол завернутую в коричневую бумагу книгу.
— «Шерлок Холмс»? — спросила мать, слегка приподняв брови. — Не уверена, что учителя в школе одобрят. И у него полно домашних заданий — сама знаешь, он не должен отстать.
— Он способный ученик, и легкое чтение только пойдет ему на пользу. Полагаю, в вопросах лечения медсестра разбирается лучше, чем учителя.
— Хм-м-м, — задумчиво протянула мать мальчика. — Что ж, отнесу книгу наверх вместе с чаем.
Переворачивать страницы оказалось нелегко: мать настояла, чтобы он надел белые хлопковые перчатки. Эти перчатки помогали защитить кожу от попыток расчесать пятна, которые, подсыхая, зудели все сильнее. Каламиновый лосьон облегчал зуд — мать уже отправила служанку за двумя новыми бутылками, — и врач посоветовал принимать горячие ванны с большим количеством английской соли. Тем не менее однажды мальчик в расстроенных чувствах сорвал перчатки и до крови расчесал лоб. Теперь он послюнявил хлопковый палец и теребил страницу, пока та не перевернулась.
Без сомнения, приключения Шерлока Холмса позволяли немного отдохнуть от елизаветинских писателей, которых мальчик проходил в школе, хотя ему и нравилась ритмичность старого английского языка Шекспира, сэра Филипа Сидни и Кристофера Марлоу. Больше всех мальчик любил Сидни. Он сам считал себя немного поэтом и даже поклялся, что еще до совершеннолетия опубликует свои работы. Он представлял, как сидит в обшитом дубовыми панелями кабинете в кентском Пензхерст-Плейс, где Сидни сочинял своей возлюбленной письма в стихах. Современники говорили, что не было человека благороднее Сидни, а мальчик считал, что благородство — сама по себе достойная цель, ведь он хотел стать истинным благородным англичанином. И писать романтические поэмы о любви, как Сидни. Однако он отвлекся от Шерлока Холмса. Мальчик вернулся к книге, но мысли его продолжали блуждать, вновь и вновь возвращаясь к тому, что он видел и слышал, когда шел больной из школы. Была ли это игра его воображения? Действительно ли он слышал ссору между мужчиной и женщиной — любовниками, в чем он теперь не сомневался? Мальчик полагал, что, окажись на его месте Холмс, великий сыщик пробормотал бы: «Игра началась».
В ходе каждой болезни случается поворотный момент, когда худшее уже позади, но здоровью еще только предстоит восстановиться. Особенно это состояние угнетает молодых людей, которые жаждут развлечь себя в долгие часы выздоровления. Зудящая кожа по-прежнему доставляла дискомфорт, однако теперь мальчика охватил зуд иного рода. Он желал событий, желал чего-то более увлекательного, нежели шаги на лестнице, возвещавшие приход матери с завтраком, ленчем, чаем или ужином. Она полагала, что, оставаясь в одиночестве, ее сын читал, писал или спал, и до определенного момента это соответствовало действительности. Однако теперь он хотел размяться. И удовлетворить свое любопытство.
Когда мальчик дочитал «Этюд в багровых тонах», ему в голову пришла идея, поэтому он взял блокнот и карандаш и принялся вновь перелистывать страницы. Перечитал отрывок здесь, предложение там. Скопировал целые абзацы и попытался как-то упорядочить их. Согласно книге, которая включала вполне пристойную биографию сэра Артура Конан Дойла, а также несколько страниц, посвященных человеку, который послужил прототипом Шерлока Холмса, великий сыщик мог раскрыть любое преступление за три дня. Три дня. Сегодня был вторник, а значит, если он посвятит среду, четверг и пятницу делу — теперь мальчик называл случившееся с ним «делом», — к концу недели все ответы будут получены. Время имело решающее значение, поскольку врач постановил, что в субботу и воскресенье мальчик сможет встать с постели, а в понедельник отправится в школу. Три дня.