- Это мы у вас хотели спросить. Вы же психолог! Неужели он не говорил вам о своих желаниях, планах? Или вы покрывали будущего убийцу?
- Я… что? Зачем? – глупо спросил Аверин, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. В пустой голове звенело: «Тревога!», а он никак не мог сообразить, что говорить и делать дальше. Паника застряла комом в горле, и он только и мог выдавливать из себя короткие вопросы.
- Откуда же нам знать, - мягко улыбнулся Кравцов. Он прекрасно видел всё по лицу психоаналитика. – Расскажите нам о ваших сеансах. Как давно вы работаете с подозреваемым?
- Д-два года.
- Что вы с ним делали?
- Ничего. Общались, - несчастным голосом пробормотал Аверин.
- Общались, - выразительно повторил Брюлов, заслужив быстрый раздражённый взгляд напарника.
- Почему вы не сообщили в полицию о его преступных намерениях?
- Я… я о них не знал… - он потёр лоб и сделал несколько глубоких вдохов, как если бы его мутило.
- Вы же психолог? – повторил Кравцов, словно обвиняя Аверина в том, какую профессию он избрал.
- Психоаналитик. И нет, я не знал. И в мыслях не было, - голос стал твёрже, Аверин стал брать себя в руки. Кравцову не понравилась скорость, с какой тот овладевал ситуацией, и решил давить дальше.
- Что он вам рассказывал? Неужели вы не могли… проанализировать его поведение? Разве не затем вы работаете? – резко спросил он.
- Задача психоаналитика – помочь разобраться с проблемами, которые видит в себе пациент, - спокойно проговорил Аверин, едва подавив желание ответить в том же тоне. – Фурсин никогда не изъявлял желания совершить преступления, и у меня не было повода заподозрить его в этом. В противном случае, согласно законам профессиональной этики, я незамедлительно обратился бы в правозащитные органы.
Брюлов и Кравцов обменялись взглядами. Вот уж профессионал чёртов! Конечно, они могли бы и силу применить, да только преступник уже есть, дело закрыто, а Аверина они пригласили лишь затем, чтобы понять, был ли он сообщником. Да и, откровенно говоря, не звали бы они его, если бы не позвонил майор и не спросил, почему в уголовном преступлении они провели такую неубедительную розыскную работу.
Пока лейтенанты размышляли, завершить разговор или спросить ещё что-то, Аверин неожиданно подал голос:
- Я могу поговорить с Фурсиным?
- Зачем? – немедленно откликнулся Кравцов.
- Всё же он мой пациент. Возможно, ему нужна помощь.
- Помощь, - фыркнул Брюлов. – Его будет осматривать независимый психиатр на предмет установления психического здоровья, а вам с ним говорить не о чем.
- Посещения задержанных оформляются у регистрационной стойки согласно расписанию, - добавил Кравцов. – Как заинтересованное лицо, вы не можете предоставить в суде собственные заключения.
- Это я понимаю. Я не собирался участвовать в суде.
- Придётся, - возразил Кравцов. – Вы свидетель.
- Свидетель чего? – удивился Аверин. – Я же только что сказал вам, что ничего не знал и не знаю, самого преступления не видел…
Кравцов открыл было рот, чтобы рявкнуть что-то вроде «мне плевать, пойдёте, как миленький!», но Брюлов наклонился к нему через стол и пробормотал на ухо:
- И правда, зачем, показания есть…
- Так, всё, свободны, - раздражённо махнул рукой Кравцов. – Вам ещё позвонят.
Аверин поднялся, непринуждённо кивнул обоим полицейским и вышел в коридор. Когда дверь кабинета успокоительно захлопнулась, он тяжело опёрся о стену и попытался с её помощью удержаться на ватных ногах.
Слова Кравцова звенели в ушах. «Неужели вы не могли проанализировать?». Как он мог упустить такое? Как он мог не услышать в речах, не увидеть в жестах, не почувствовать, в конце концов? Что он за профессионал такой?! Два года работы, он должен был, как облупленного, знать Фурсина!
Конечно, какие-то смутные подозрения у Аверина насчёт характера и особенностей его пациента всё же были… но он был также уверен, что держит ситуацию под контролем, что именно благодаря сеансам всё идёт благополучно…
Не в силах оставаться в этом здании, он, с трудом перебирая ногами, направился к выходу. Рассеянно прошёл мимо стойки регистрации, едва услышал зов полицейского.