Анжелика шла медленною, степенною походкою, не говоря ни слова, будто боясь неуместным движением утратить полученную ею в церкви благостыню.
В ту самую минуту, когда Елена взялась за ручку своей двери, Эдмон быстро обернулся и безмолвно приложил к губам полученную им накануне записку.
Глаза Елены тотчас же опустились, а лицо загорелось ярким румянцем.
«Письмо от нее, — решил молодой человек, — во что бы то ни стало я буду благодарить ее — но как заговорить с нею?»
И Елена скрылась за дверью, а Эдмон все еще стоял, неподвижно устремив глаза на камни тротуара, которых касались ее маленькие ножки.
Войдя в свою комнату, Елена первым делом подошла к окну, намереваясь еще раз взглянуть на заинтересовавшего ее молодого человека, но несносное окно было отворено, шторы были подняты: не было никакой возможности посмотреть в окно и не быть замеченною с улицы.
Впрочем, Эдмон едва ли бы ее увидал. Мечты его и неподвижное созерцание тротуара были неожиданно прерваны знакомым ему голоском, раздавшимся над самым его ухом.
— Влюбленный уж здесь — и мечтает! Давно ли?
Эдмон обернулся: перед ним стояла Нишетта, в руках ее была дамская картонка.
— Это вы, Нишетта, — сказал он. — Что вы здесь делаете?
— Хорош вопрос, что делаю! Вы уж и забыли, что я обещалась помогать вам.
— И вы приступили уже к исполнению обещания?
— Как видите.
— Я ничего не вижу.
— Что у меня в руках?
— Право, не знаю, картонка какая-то.
— Ну…
— Ну…
— Какой недогадливый! В картонке шляпка и чепчики, и я иду к г-же Елене Дево. Поняли?
— Понял; ну а вдруг вас не примут?
— Вот мило! Иду, стало быть, примут.
— И вы ее увидите… завидую вам!
— А вы видели ее?
— Видел.
— В церкви?
— В церкви.
— И на целый день счастливы?
— Счастлив — что ж делать?
— А кому вы этим обязаны?
— Как кому? Ей — я думаю.
— Ей! Неблагодарный вы — вот что! А кто вам посоветовал идти в церковь — забыли?..
— Вам обязан, вам, моя добренькая. Только не сердитесь.
— Не сержусь, не сержусь; прощайте.
— Так вы… так вы точно идете к ней?
— Так шучу я, что ли?..
— И вы обо мне будете говорить с нею?
— Нет, об Густаве. Еще спрашивает!
— Только, Нишетта… знаете ли: осторожнее…
— Мне не учиться! Лучше вас знаю женское сердце. Хочу, чтобы вы были счастливы — и будете, и все-таки будете обязаны мне. Прощайте, прощайте… Заходите ко мне в два часа: много порасскажу вам.
— Осторожнее, Нишетта… ради Бога…
— Подите вы! Трус! В два часа, помните.
— В два часа.
И легко перейдя на другую сторону улицы, Нишетта скрылась за дверью, еще раз улыбнувшись влюбленному.
Часть вторая
XIII
Было еще слишком рано для того, чтобы Елена могла принять Нишетту, но модистка, сообразив, что дело было летом и в воскресенье и что, следовательно, доктор непременно утром же поедет с дочерью за город, решила безотлагательно покончить дело. В простоте сердца она веровала, по старинному преданию, что в воскресные летние дни весь город переселяется за город.
За решимостью исполнение последовало быстро. Нишетта надела легонькую соломенную шляпку, завернулась в маленькую шаль, наполнила картонку разнообразными модными изделиями и направилась на улицу Лилль, где, как известно читателю, встретила Эдмона.
Когда Нишетта вошла, Елена была в кабинете отца, по обыкновению работавшего утром.
— Вас какая-то женщина спрашивает, — сказала ей вошедшая Анжелика.
— Какая женщина? — спросила Елена.
— Говорит, что вы ее не знаете, у нее картонка в руках.
— Верно, из модного магазина, — заметил доктор. — Ступай, друг мой, купи себе обновочек к лету.
Дево поцеловал дочь и принялся опять за перо оканчивать давно начатое им сочинение, в котором ученый доктор предполагал объяснить человечеству вечное начало жизни.
— Где же? Кто меня спрашивал? — сказала Елена, вбегая в свою комнату.
— Ждет в передней, — отвечала Анжелика.
— Так просите сюда.
Когда Нишетта вошла, Елена невольно залюбовалась хорошенькою головкою гризетки: ее удивление не ускользнуло от бойкого взгляда нашей приятельницы, и нельзя сказать, чтобы не понравилось ей.
— Я имею честь видеть г-жу Елену Дево? — спросила Нишетта.
— Я Елена, — отвечала дочь ученого доктора.
Анжелика, считавшая исключительною обязанностью всюду соприсутствовать своей воспитаннице, слушала себе хладнокровно, стоя и пользуясь преимуществом толстых женщин складывать на животе руки.