Глава 5
Чего хочет человек, только что избежавший смерти и несущийся прямиком навстречу новым опасностям в компании мутного типа, не заслуживающего никакого доверия? Как оказалось - спать. Джесс вяло удивилась этому, но, видимо, лимит потрясений, ужаса и прочих сильных эмоций ее организм исчерпал на несколько дней вперед.
Поездку нельзя было назвать умиротворяющей: каждое сочленение древнего поезда громыхало и скрипело, экраны и табло вспыхивали помехами и обрывками роликов, на сиденьях то и дело возникали фигуры людей в странных длинных одеждах. Не добавляли спокойствия и взгляды, которыми обменивалась их поредевшая группа. Зайнаб и Райнер открыто держали Торая на прицеле. Джесс понимала, что и ей неплохо бы взять его на мушку - картина, как он движением руки развернул в дикарей тучу дротиков, была свежа в ее памяти, - но стрелок из нее сейчас был аховый. Руки дрожали. Казалось, где-то внутри нее пробило брешь, сквозь которую утекали силы.
Торай задумчиво смотрел в окно, подперев подбородок костяшками пальцев. Непохоже, что произошедшее хоть как-то взволновало его или утомило, - наоборот, он будто посвежел и помолодел.
- Ну? - Зайнаб качнула пистолетом. - Вы нам крупно задолжали. Начинайте говорить.
- Что вам сказать? - Торай все так же смотрел в окно. - Не думаю, что вы вправе обвинять меня во лжи, ведь я лгал только о незначительных мелочах. О возрасте, например. Обычно люди чувствуют себя неуютно, если узнают, сколько мне лет на самом деле.
- И сколько же?
- Восемьсот лет. Примерно. Я бросил считать десятки и единицы достаточно давно.
У Джесс не осталось сил даже удивиться - а может, она просто ожидала чего-то подобного. В конце концов, видела же она истинное лицо Торая, каким он был, когда время еще не остановилось для него. Сколько лет назад это было, интересно?
- Пару дней назад я бы охренел, но охреневать я за последнее время задолбался. - Райнер привычно пошарил по карманам в поисках сигарет, не нашел и досадливо сплюнул на пол. - Это все камушки? За счет них живете?
Торай коснулся груди кончиками пальцев.
- Вы все видели тело в той лаборатории. В моей груди - такой же камень, как и у него, и сила этого камня постепенно угасает. Мне нужна замена, и найти ее можно только там, куда мы направляемся. В самом сердце Элеи. Я не был там давным-давно… И не смог бы добраться без вашей помощи, как мы сегодня убедились.
- Что еще за Элея? Кто вы вообще такой?
- Занятно: сколько поколений жило здесь, не зная имени своего дома. Элея - это то, что вас окружает. Настоящее имя станции. “Фронтиром” ее нарекли те, кого вы называете имперцами, когда нашли ее, почти заброшенную, но цепляющуюся за жизнь…
Джесс едва могла уследить за разговором. Голова болела все сильнее, до помутнения в глазах. В мире, который видела она, вагон был новехоньким и сияющим, и ехало в нем не меньше двадцати человек. Рядом с ней сидела женщина в длинном ярком платье и платке, небрежно закрепленном под высокой прической. На соседнем сидении, прямо на месте Райнера, двое мужчин в мантиях что-то обсуждали вполголоса, с тревогой, написанной на хмурых лицах.
- Ей была уготована скромная судьба - простой горнодобывающей базы на орбите планеты, которую вы знаете под именем Таранда-2, а мы звали Аурил. Но вскоре выяснилось, что главное сокровище Аурил - не уран и магний, ради которых наш народ пришел сюда, а это. - С пальцев Торая соскользнул, повиснув на цепочке, кулон с голубым камнем. - Камень души, как его назвали у нас. Удивительный, уникальный минерал, способный сохранять в себе чувства и эмоции. Запоминать их. Превращать в энергию.
“Элея помнит. Помнит тебя, магистр Торай. Элея ждала”.
Поезд, громыхая и дребезжа, выехал из туннеля на открытое пространство - мост над пропастью, уходящей на многие километры вниз. Ее стены озаряли вспышки бело-голубого света. На повороте Джесс смогла разглядеть, что же было там, внизу.
Огромный кристалл, заключенный в железо. От его поверхности шел нестерпимо-яркий свет; электрические разряды пробегали по желобам, в которых были проложены толстые, как тросы, провода. Мириады огоньков перемигивались на информационных панелях, показания которых не мог считать никто из ныне живущих. Кроме, возможно, одного.