Его шафрановые глаза смотрели с хитринкой, и уже проделали борозды смеющиеся морщины в уголках глаз, хотя он был скорее средних лет, но уж больно часто улыбался.
Чаще он пах орехами, иногда шоколадом. Колец не носил, хотя их здесь все носили, как и серьги, но он всё-таки хотел иметь возможность хорошенько врезать любому, кому захочется, если захочется, но не хотел оставлять слишком глубоких следов, хотел, чтобы всё было красиво даже, если это драка. Впрочем, поводов не было. Мужчины относились к нему почтительно, а он никогда не пользовался властью. Не было в его жизни моментов, когда бы он унижал других или себя.
Он всегда ходил в шароварах, а на торс ничего не надевал, потому, что он был достаточно любезен, чтобы позволить другим любоваться его кубиками пресса. Он потратил на них несколько лет.
Его ресницы и брови тоже были медными, как, впрочем, и редкие чешуйки, разбросанные по телу.
Мужчина хитро прищурился, промурлыкал сам себе мажорную мелодию, достал из банки живого кузнечика и съел его.
Шестое. Бог проявляется в фотомоделях
Его зовут Том. Как кота из мультика. Только кот неудачник, а Том нет. Наш Том справляется с тем, что ловить и мышек, и кошек.
По забавному совпадению, Джерри у него была. Как, правда, и Сара, и Лиза, и другие. Он не помнил имя каждой из них, хотя каждую из них по-своему любил.
В этой стране было принято получать как можно больше удовольствия от жизни, царство гедонизма, поэтому и Сара, и Лиза, и Джерри приходили абсолютно добровольно, друг о друге знали, заплетали друг другу косы и менялись бусами, а иногда виделись и без Тома вовсе.
Том не любил этих девушек в привычном нам смысле. Не любил их как жён, редко любил их как личностей. Он любил их, но так, как любят водопады, он любовался девушками как явлением природы, проявлением Бога на земле, рисунками мастеров на потолках церквей, как ангелами.
Он относился к ним с признательностью, вставал на колени, целуя босые стопы. Вставал на колени не как слуга, но как хозяин, но не хозяин девушек, а хозяин своей жизни, своей реальности и своего нрава.
Том любил не только своих муз, но и свою жизнь, и жизнь в целом, и если бы он был тираном, он бы запретил страдания, ведь это такая пустая трата щепотки времени, отведённого смертным, которое стоит потратить на кайф.
Жизнь прекрасна. Песок играется, прячась между пальцами ног, горячит кожу стоп, шелестит на шёлке, на котором Вожак спит.
Он очень рано понял, что из Королевства нужно бежать, но, по некоторым обстоятельствам, выйти за пределы этого мира он не мог, поэтому ушёл так далёко, чтобы юная Королева и страдания её подданных не достали его рай и не изъели как ржавчина металл.
Том не знал, что Королевство теперь Мир, а Королева больше не Королева, он не интересовался, знаете, политикой. Он бы посмеялся, узнав, что Дворец превратили в огород с тыквами и похлопал бы Зиз по плечу.
Том ни в коем случае не ненавидел Королеву. Перед уходом он мысленно сказал:
– Вот дура, – но сказал это мягкосердечно, затем махнул рукой и занялся своими делами.
Седьмое. Хачапури
– Так это ты заколдовала это место? – спросила я Ведьму, когда она меня вылечила от страха. – Ты наложила защитное заклинание на своё «поместье»? Я не могла наблюдать за твоей лачугой во снах.
Я всерьёз была недовольна ограничениями в слежке. Это как-то неправильно – когда тебя ограничивают.
Дракон нахмурилась, не понимая, о чём я, но я ей нравилась всё меньше и меньше. Да, Дракон, ты правильно чувствуешь, я знаю про твои трусы с мультяшными динозавриками. И про носки с хачапури тоже. Я наблюдала за тобой. И ты чит-коды в паре игр использовала.
– ... этот вот страх, который пролез внутрь меня, когда я сюда попала, – от твоего защитного заклинания?
– Ты просто трусиха, – прокомментировала Дракон.
Ведьма вылечила меня хорошо. Мне совсем полегчало. Я проголодалась, а ещё захотела поспать, в общем, чувствовала себя как обычно.
Ведьма убрала чёрные волосы за ухо.
– Нет. Это Мир умирает. Со временем все будут испытывать панику, гнев, злость, отчаяние, раздражение. Ты это больше других ощутила как чужачка. Когда варишься в этом всём, то постепенно привыкаешь. Мы медленно варимся и не замечаем закипания воды. Не помним уже, что когда-то не были такими злобными нытиками.
Восьмое. Боженька