Изначально Эльфа рассказывала свою историю так, словно вышла на сцену выступать, рассказывала так, словно она несёт шедевр в мир. А Том, подобно строгому члену комиссии, растоптал её доклад в пух и прах, поднял дощечку с «1/10» и крикнул:
– Не верю!
Восьмое. Лодка со столом
– Если всё, что ты рассказываешь, – правда... то тебя всё-таки нужно убить, – заключил Том. – Тело-то лишнее.
Разрыв страницы
– Чего?
Незадолго до этого разговора мы тусили у Ведьмы, но нам надоело тусить у Ведьмы, поэтому мы ей так и сообщили.
Ведьма зыркнула мрачно, не оценив нашу прямоту, однако же щёлкнула пальцами, и мы оказались все в длинной лодке, или каноэ, я не разбираюсь, плывущей по тёмной реке, освещённой голубыми магическими сферами света внутри пещеры с высокими потолками и небольшими сталактитами свисающими каменными сосульками...
– Это река Стикс? – Спросила Нарцисса.
– До хоть как назови. Вам же у меня надоело. Держите чего поинтереснее. Добавить мёртвых душ, которые высовываются из воды и хватают вас за щиколотки?
– Ты обидку, что ли, кинула? Нельзя было сад с розами наколдовать?
– Ну что ты, какие обиды, я выше этого. Гм, тебя обрызгало водой? Странно, здесь же даже волн нету.
После короткой, но не слишком, перепалки, мы общими усилиями пришли к выводу, что разговаривать друг с другом в длинной лодке неудобно, так как первый не слышит последнего, а последний первого, поэтому лодка была превращена в круглую, а посередине круглой лодки стоял стол, и мы стали нерыцарями круглого стола, и вся эта конструкция мирно покачивалась на реке, как надувной круг в безмятежном течении аквапарка в те минуты, когда вокруг нет шаловливых детей.
– Мне кажется, – напомнил Том. – Что стоит переключить внимание с того, насколько нашим попам и разумам удобно, на более важный вопрос о необходимости убить Нарциссу.
Девятое. You make zero sense!
А потом мне надоело писать.
Где-то тут, наверное, книга совсем мне надоела. Книга и люди, и всё-всё-всё на этой планете и всех других планетах.
Я застряла в их Мире, я хотела домой, или не хотела домой, или хотела куда-то на море, например, или в волшебный мир, но другой, в общем, я чувствовала тотальную неудовлетворённость.
Происходящие события казались бессмыслицей. И не просто бессмыслицей, а никуда не ведущей бессмыслицей, бессмыслицей без конца и края, и логического завершения. Как будто бы я жила, ожидая, что пазлы моей жизни однажды соберутся в чудесную картину с тремя скачущими лошадями, а потом осознала, что это не пазлы, а примятые шарики от пенопласта, которые я зачем-то обратно склеиваю в пенопластовую панель.
Когда я писала книгу, – я чувствовала то же. Бессмысленность. Мир умирал, мы нашли причину, точнее, она сама нашлась, так что был ли вообще смысл рыпаться... возможно, далее мир не будет умирать...
Но какая разница, какая разница?
Какая разница, умирает мир или нет?
Как будто здесь нет ни морали, ни кармического урока, ни даже последовательности.
Зачем в сюжете Зиз – неясно... но это не самое печальное.
Зачем вообще есть я? И не в сюжете, а в жизни.
Какой-то бессмысленный человек – Кэти...
А что вообще значит – человек со смыслом? Человек, который счастлив? Или человек, который, не знаю, ежедневно спасает маленьких щенят? Но какой смысл спасать маленьких щенят, если вся Вселенная однажды придёт к уничтожению, все собаки вырастут, а потом погибнут... однажды растворится мир, словно кубик Магги в первоначальном супе, словно мира и не было никогда, словно не было веков истории, водопадов слёз и гигалитров пота бесконечных усилий муравьшек – нас...
Что, если жизнь, – это набор рандомных персонажей и рандомных событий, генерериемых никому не нужной нейросетью, которую однажды запустили и забыли выключить, и наши боги даже не знают, что нейросеть всё ещё что-то генерирует...
Десятое. Провокация и антигейство
– Убить меня нельзя. Я бессмертна. Я думаю, что чтобы мне развоплотиться, нужно просто захотеть развоплотиться. Наверное.
– Отлично, – ответил Том. – Яви нам своё величие.
– Когда я развоплощусь, я буду невидимой, ты не сможешь увидеть моё величие.
– Уверен, я почую твоё величие своим тонким энергетическим телом.
Том всегда смотрел так игриво, небольшие морщинки в уголках его глаз, так называемые «гусиные лапки», только добавляли ему шарма.
Он провоцировал Нарциссу и нёс полную ахинею даже с собственной точки зрения, и Нарс, конечно, этого не очень понимала, но чуяла и беспокоилась. Она смотрела на него иногда влюблённо, иногда недоумённо, но чаще обиженно.