Но это же все не напрасно. Не просто так. Килиан пожертвовал собой, чтобы спасти меня. А теперь я спасаю его. Не только из чувства долга, нет — я хочу, чтобы он жил. Так будет правильно. И, в конце концов, черт возьми, это мой выбор.
Надо держаться, Кира. Если позволишь себе хоть одно нервное движение, хоть один всхлип или случайную слезинку — все пропало. Испугаешься и отступишь. Нельзя.
Я расставила свечи по кругу, как было написано в книге; поочередно зажгла каждую и уселась в центр полученного круга. Еще один глубокий вдох. Передо мной стояла железная миска, украденная из подсобки целителя и клинок с гравированной рукоятью — подарок Килиана.
Еще раз мысленно перечитала заклинание. Сложно для произношения, но тут-то и пригодились уроки эльфийского. Я грустно усмехнулась. Можно ли было предположить тогда, где именно они понадобятся?
И в этот момент у меня задрожали руки. Держа перед собой вытянутую ладонь и занесенный над нею нож, я словно видела жизнь, которую уже не суждено прожить — как она могла быть счастлива с Килианом, уехать вместе с ним; наладить отношения с Гиффардом и дедушкой.
«А ведь у меня была счастливая жизнь…», — подумалось вдруг. Настоящие друзья, настоящая любовь, приключения… Я узнала, что у меня есть дедушка и отец. Научилась стоять за себя и не бояться.
Я счастливо улыбнулась. Вспомнила всё пережитое — все счастливые моменты, любимые лица… Всё это было в моей жизни, и всё это останется, даже когда меня не станет. Ради этого не страшно и умереть.
Вернувшись к реальности, я вновь посмотрела на ладонь, которая теперь уже не дрожала и уверенно полоснула ножом по коже.
Боль была ощутимой, да и от вида крови закружилась голова, и неприятно зазвенело в ушах. Странно… Побывала в нескольких серьезных заварушках, а тут испугалась струйки крови.
Я сжала руку в кулак. Несколько первых капель упали в миску. Глубокий вдох, медленный выдох. Пора. Начала читать древнее заклинание. Больше всего я боялась, что от страха собьюсь или пропущу что-нибудь, но слова слетали с губ уверенно и твердо, дыхание выровнялось, а в груди поселилось странное чувство умиротворения, словно все шло так, как и должно было идти.
На последней фразе рука ослабла, пальцы разжались, нож выпал и с глухим стуком ударился об пол. Затуманенный взгляд опустился к скопившейся на дне миске лужице крови. В мутном пламени свечей она казалась густой и темной.
Меня будто накрыло теплым одеялом. Странно, даже страх пропал. Мысли вяло текли в голове, расплывались, наползали одна на другую, и очень,оченьсильно хотелось спать.
«Надо же… Я всегда думала, что смерть это болезненно», — с какой-то отстраненностью думала, глядя на свою кровоточащую ладонь. Я чувствовала, как силы покидают меня; как жизнь утекает, словно песок в часах, но противиться этому уже не было сил. Веки отяжелели.
Поддаваясь наступающему сну, закрыла глаза.
Килиан… Теперь-то с ним все будет хорошо. Эта мысль билась на краю ускользающего сознания. Я улыбнулась.
«Ты уж прости, что так вышло… И прощай. Люблю тебя до луны и обратно».
А потом окружающий мир провалился в темноту.
«Вот уж чудо, так чудо…», — размышлял пожилой целитель. Еще бы — за сорок с лишним лет врачевания он впервые сталкивался с подобным. Несчастный раненый, что еще прошлым вечером доживал, скорее всего, последние дни, а то и часы, сейчас уже может самостоятельно подняться на ноги.
Конечно, состояние все равно не важное, но рана… Рана! Еще вчера яд буквально сжирал его изнутри, а теперь признаки отравления вот-вот окончательно исчезнут.
— Мне, конечно, всякое видать приходилось, но, надо признаться, я все равно удивлен… — заинтересованно бормотал он, осматривая Килиана с таким видом, словно парень был чрезвычайно ценным экспонатом.
Килиан сидел на кровати, растерянно глядя по сторонам. Он с трудом понимал, что происходит, кроме того, что, кажется, будет жить. Впору бы радоваться, но голова кружилась, так, что к горлу подступала тошнота а мысли путались.
— Мне нужно ее увидеть, — он хрипло закашлялся и попытался встать с кровати, но целитель усадил его обратно.
— Ну, уж нет, голубчик. Может, вам и получше, но никуда уйти я вам не позволю.
Все-таки он был в ответе за жизнь каждого, кто здесь находился и ни на минуту не забывал об этом.