После обеда пришла Аранель, принеся с собой свежий хлеб и горсть лесных орехов. Мы сидели на террасе, пили чай из мяты и говорили обо всём и ни о чём. О новых мелодиях, что ей никак не даются, о глупом анекдоте, который рассказал стражник у ворот, о том, как странно и прекрасно, что даже у бессмертных бывают такие простые, уютные дни.
Перед закатом я взяла лёгкое одеяло и книгу (ту самую, романтичную сагу о людях, что мама не одобряет, находя её «слишком бурной»), и устроилась на залитом солнцем склоне холма. Читала, потом просто смотрела, как облака плывут в вышине, и думала, что счастье – это когда никуда не нужно идти и ничего не нужно достигать.
Сейчас в окно врывается прохлада, а я всё ещё храню в ладонях тепло этого дня. Он был не ярким праздником, а тихим, ровным светом, как свет хорошей лампы на столе. И в этом его прелесть.
Завтра, возможно, снова начнутся тренировки, уроки и обязанности. Но сегодняшний день я положу в шкатулку памяти как маленькое, но безупречное сокровище.
Все не так
Сегодня что-то не так. Не со мной, а со всем миром. Или, может быть, всё-таки со мной.
С утра всё валилось из рук. Пыталась доплести серебряную нить в пояс для праздничного платья и трижды роняла челнок. Он падал на каменный пол с таким оглушительно-громким звоном, будто желал разбудить всю спящую долину. В конце концов я отложила работу, чтобы не искушать судьбу и не испортить месячный труд.
Пошла в сад и тут же зацепилась подолом за колючий куст и разорвала ткань. Звук был отвратительный, будто сама материя вздохнула с досадой. Даже фонтан у западной стены сегодня журчал как-то невпопад, сбиваясь с ритма.
Встретила Келебрима у библиотеки. Он что-то рассказывал о новых свитках, прибывших из Лориэна, но я ловила лишь обрывки фраз. Мои мысли метались, не находя покоя, как стая испуганных птиц. Он спросил, всё ли в порядке. Я кивнула и улыбнулась той улыбкой, которую мы приберегаем для таких моментов – безупречной и ничего не значащей.
Теперь сижу у окна. Закат сегодня какой-то неровный, краски смешались не в гармонии, а в беспорядке. Чувствую себя как та нить, что я обронила утром – запутанной, оборванной, не знающей, куда лечь.
Понимаю, что это пройдёт. Завтра, возможно, ритм мира восстановится, и я снова услышу его музыку. Но сегодня... сегодня всё идёт вкривь и вкось. И самая трудная задача – просто сидеть и не пытаться это исправить. Принять этот день таким, каков он есть. С его падающими челноками, рваными подолами и сбивчивым журчанием воды.
Память
Завтра утром я пойду туда, где спит память.
Не в Чертоги Мандоса – нет, их души давно уже обрели покой или новую жизнь за морем. Я пойду к Камням Памяти, что стоят в старом лесу, у истоков серебряного ручья. Там нет тел. Там есть имена, высеченные на гладком граните, и тишина, которая гуще и старше любой печали.
Я возьму с собой ветку лавра для прадеда, который любил запах свежей зелени больше любого благовония. И горсть белых речных камешков для прабабушки, что учила меня слушать голоса в журчании воды. Полынь для дяди-воина, чья броня всегда пахла порохом и дымом. И просто тишину для тети. Ей это было бы дороже всех даров.
Я не буду горевать. Мы не хороним надежду, когда приходим к этим камням. Мы... сверяем часы. Моё бессмертие – это мост между тем, что было, и тем, что будет. Их жизни – опоры этого моста. Без них его бы не существовало.
Я скажу их имена вслух. Не для того, чтобы позвать – они уже далеко. А для того, чтобы ветер унёс эти звуки в мир, и они стали его частью. Чтобы не прервалась нить.
А после я сяду на мягкий мох рядом и, возможно, спою ту старую колыбельную, что пела мне бабушка. Тихо. Чтобы не нарушить сон деревьев. Просто чтобы напомнить лесу и себе: мы всё ещё здесь. И пока мы помним, они тоже здесь.
Их нет, но они есть. В моих чертах, в словах, в том, как я держу меч. Завтра я пойду напомнить себе об этом.