Кучерявый поднялся и снова завалился на стол, сбитый моим каменным кулаком.
И тут остальные не выдержали. Я думал, поединок будет честным, но понятие чести моим противникам оказалось неведомо. Видя, что десятник не справляется, вся компания ринулась на меня, желая изрубить на куски.
Ногой в живот я толкнул ближайшего гусара на троих, что были за ним. Второму заехал каменным кулаком по лицу, третьему — в под дых, отчего парень согнулся пополам, четвёртому — шашкой по голове.
Началась такая свалка, что я и сам не понимал, что происходит. Размахивал кулаком и шашкой, тыкая куда придётся и закрываясь от сабель предплечьями в каменных перчатках. Брызгала кровь, гусары валились с ног, поднимались и снова нападали. Кучерявый в который раз подвернулся мне под руку, каменный кулак кувалдой обрушился на его голову, и парень распластался возле стола.
Битва закончилась неожиданно. Гусары в какой-то момент поняли, что не хотят продолжать драку. Они потирали ушибленные бока и разбитые лица. Светловолосый парень сидел на усыпанном осколками посуды полу, держась за голову, окрасившуюся красным, кровь бежала по его лбу и щеке. В пылу боя я даже не заметил, чем его угостил — кулаком или шашкой, но последствия оказались ожидаемыми: против моей силы обычный фортис не выстоит. До моих противников это тоже, наконец, дошло. Кучерявый же лежал без сознания, раскинув руки в разные стороны.
Я осмотрел себя. Ран нет, но рубаха забрызгана кровью и порезана саблями. Хорошо, хоть мундир снял, а то жалко: всё-таки немалых денег стоит.
Один из гусар присел рядом с кучерявым десятником, пошлёпал его по щеке, проверил пульс.
— Эй, человек, звони лекарю немедленно! — крикнул он румяному толстяку, с ужасом наблюдавшему, как разносят его заведение. — Быстро! Пошёл!
Толстяк причитая убежал на кухню, а я обернулся к Лиде, которая спряталась за стойку и таращилась на меня во все глаза.
— Собирайся и пошли. Не будем задерживаться, — кинул я ей и стал натягивать китель и шинель.
Вскоре Лида, одетая в потрёпанное осеннее пальтишко и выцветший берет, выскочила вслед за мной из ресторана и засеменила по мокрому тротуару, едва поспевая за моими широкими шагами. Мы торопились покинуть это место.
Ареста я не боялся. В каждом княжестве была своя полиция. Что мне, подданному великого князя Глинского, сделают полицаи Мамлеевых? Правильно, ничего. К том же стражи правопорядка без особого повеления сверху предпочитали не вмешиваться в разборки аристократов. Ведь у каждого дворянина, а боярина и подавно, есть родня или покровители, которые легко создадут проблемы любому следователю.
А вот поколоченные парни вполне могут попытаться отомстить. И если их кучерявый приятель погиб, его семейство как пить дать объявит мне кровную месть. Так уж заведено испокон веков — дурацкие древние обычаи, от которых мы до сих пор не избавились. В Нижнем Новгороде подданные великого князя Мамлеева запросто могли меня найти, а вот во владения Глинских в Аркадии вряд ли кто-то сунется.
Да и зачем мне здесь оставаться? Хотел машину купить, да кое-какие вещи в дорогу, но это и в Аркадии можно сделать, поэтому нечего засиживаться, надо отправляться в путь, и чем скорее, тем лучше.
— Ты как таким сильным стал? — удивлялась сестра. — Я перепугалась, особенно когда тебя саблями начали бить. А ты их всех поколотил. Ты раньше не умел… так.
— Война меняет людей. Раньше не умел, а теперь умею, — проговорил я. — Иначе с чего бы мне великий князь дворянство дал с землёй в придачу? А ты давно позволяешь себя лапать всякой сволочи?
— Ты про что⁈ — вытаращилась на меня Лида.
— Эти парни руки распускали. Часто такое происходит?
— А, ты про это… Да не бери в голову. Это ж пустяки. Иногда приходится поддаваться, чтобы господа не осерчали. Тут аккуратнее надо быть, а то ведь ненароком могут и пришибить. Ты же знаешь, как бывает.
— А что ты ещё делаешь, чтобы «господа не осерчали»?
— В смысле? Ничего… Погоди, ты думаешь… Федя, ты что, думаешь, я публичной девкой работаю? Да я никогда! Всякие шалости — это случается. Даже благородные иногда руки распускают. Но больше — ни-ни. За кого ты меня принимаешь?