— Почему твоя ненависть столь сильна? — спросила Истранна. — Ведь ненависть никогда ничего не созидала.
Она казалась одновременно и девой, и светом, и деревом. Ее волосы развевались ветвями ивы, а глаза полнились солнцем. У ног ее росли цветы, укрывая наготу Истранны платьем всех оттенков радуги, мерцающим, как солнечные блики в водопаде.
— Моя ненависть создала Наггарот, — ответил Малекит.
— И что теперь с твоим творением? Он пал, изобличенный в том, что был всего лишь бледной копией жизни. Рожденное завистью не способно устоять.
— Чего ты хочешь добиться? Отвлечь мой разум от того, чтобы уничтожить тебя и вернуть то, что принадлежит мне по праву?
Малекит пересек лощину, чувствуя босыми ногами мягкий дерн и цепляя пальцами траву. Он закрыл глаза, не в силах избавиться от воспоминаний, вызванных этими ощущениями. Воспоминаний о своей живой плоти, о времени, когда он думал, что может любить и быть любимым, преисполненным долга и причастности.
— Нет, Малекит, не хочу. Это не для тебя. Природа может быть как жестокой, так и прекрасной. Я здесь, чтобы убить тебя добротой.
Выражение лица Истранны изменилось. Ее глаза превратились в осколки льда, а гирлянды цветов, обвивавшие Малекита, сделались корнями огромного дерева, ветви которого раскинулись над лощиной, застилая Короля-Колдуна своей тенью. Корни сжались вокруг его конечностей и горла, из отростков прорезались шипы и пронзили кожу Малекита. Из брызнувшей на землю крови прорастали все новые и новые колючие побеги.
Прислужница подошла ближе. Ее кожа теперь напоминала кору белых деревьев, а пальцы — цепкие корни, способные проломить основания замков и проникнуть сквозь городские стены. Истранна, протянув руку, приближалась; в ее теле продолжал пульсировать зелено-золотой Гиран.
— Я так не думаю, — ответил Малекит, освобождаясь от пут, которые наложил на свою силу, чтобы скрыть ее от сознания Истранны.
Сквозь него хлынула Акши, магия огня, и вмиг сожгла упрямые корни и ветви, превратив аватар Короля-Колдуна в столп пламени.
— Ты не можешь причинить мне вред. — От презрения на лице прислужницы сморщилась кора, а листва волос потрескалась. — Это мое владение, а ты всего лишь проекция своей воли.
Король-Колдун бросился на призрак Истранны, и прежде, чем та поняла, что происходит, бесплотные пальцы сомкнулись на ее горле. Прислужница задохнулась от потрясения, когда огонь его проекции погас, оставив вместо себя силуэт.
— Твое владение?
Истранна огляделась и увидела, что деревья увяли, сделались кривыми и покрытыми нездоровыми на вид наростами грибов. Земля превратилась в мрачное болото, река вскипела от скользких тел зубастых угрей, а солнце скрыли грозовые тучи.
— Моя воля действительно сильна, Истранна, — усмехнулся Малекит, его почерневшие пальцы превратились в железные когти, впились в шею Истранны и пробили кровеносные сосуды, Злоба Короля-Колдуна, пузырясь, точно кислота, била из его ран, перетекала в тело прислужницы и превращала все ее вены в черную паутину. — Спасибо, что пришла ко мне. Ты — стержневой корень, краеугольный камень, источник силы, и теперь ты обнажила ее для меня. Тебе стоило продолжать прятаться.
Плоть Истранны покрылась волдырями и воспламенилась изнутри, гнойники извергли облака спор, которые жгли ей глаза и душили. Не в силах сопротивляться, она застыла в объятиях Малекита.
— Ултуан никогда не будет твоим, — выдохнула прислужница.
Ее вздувшиеся вены запульсировали, рассекли кожу-кору, истекая похожей на древесный сок жидкостью и смывая яд Малекита. Тело Истранны съежилось, превратилось в переплетение цветущих лоз, которые выскользнули из рук Короля-Колдуна. Цветы разбились, точно стекло, и там, где падали их осколки, тление исчезало, возвращались зелень и жизнь, тесня проклятие Малекита.
Приняв свой обычный вид, Король-Колдун топнул пылающей ногой по расползавшемуся пятну магии земли, и на нем отпечатался обугленный след. Но пятно продолжало расти, поднималось по сгорбленным стволам деревьев, оставляя за собой свежие побеги. Ручей очистился от грязи, а бледные безглазые угри снова превратились в сверкающих рыб.
— Так грубо, так нескладно.
Голос Истранны доносился до Малекита со всех сторон — шелестом нефритовых листьев и журчанием чистой воды, скрипом ветвей и шорохом трав, дразня его едва различимым смехом. Слова, столь похожие на колкие замечания его матери, ранили гордость Малекита.