Однако Малекит подавил этот порыв, прислушиваясь больше к биению сердца, чем к страху, поселившемуся в разуме. Он вспомнил, что он сын Аэнариона, и твердо решил, что переродится, если сможет продержаться еще несколько мгновений. Так пообещал Теклис, а если маг и хотел обмануть его, то лучше покончить с жизнью, зная правду, чем провести еще много мучительных лет, терзаясь сомнениями, не предложили ли ему самое желанное, а он отказался?
Не физическая боль была причиной такой муки. Боль тела лишь отражала воспоминание о духовной боли. В первый раз войдя в огонь, он понимал, что недостоин. Кровь на его руках, метафорическая и буквальная, внушала чувство вины, которое он нес в себе.
Его осудил не Азуриан, он сам покарал себя.
Теперь Малекит признал это и смирился со своей судьбой, вспомнив, что отец был готов погибнуть ради благополучия Ултуана. Чтобы править как Король-Феникс, требовалось восстать из пепла смерти. Другого выхода не существовало.
Когда огонь поглотил его, Малекит рассмеялся.
Пламя прожигало насквозь, касаясь каждой частички его тела и духа. Он не чувствовал ни боли, ни каких-либо иных ощущений. Малекит, словно призрак, оказался вне мира смертных. Он мог поклясться, что услышал пение тысяч голосов.
Малекит не видел ничего, кроме разноцветного огня. Он и сам состоял из этого пламени. Малекит поднял к лицу руку и не смог разглядеть ничего, кроме танцующих языков.
Король-Колдун начал гадать — не умер ли он.
Его тело воспарило, словно у него были крылья, поднялось, уносимое пламенем, точно феникс Огненного шпиля. Малекит закрыл глаза, но ничего не изменилось — пламя по-прежнему наполняло его зрение. Эльфа обдувал легкий ветерок, и его прикосновения разглаживали металлическую кожу, обуглившуюся плоть и сломанные кости, превращая Малекита в хрупкий пепел, и все это без малейшего намека на беспокойство.
Ощущения вернулись, огонь опять сгустился в его фигуру, заново создавая тело, конечности, голову, пальцы и каждую часть его существа. Открыв глаза, Малекит повернулся и вышел из пламени.
— Я готов.
Жрец кивнул и подал знак прислужникам. Каждый из них нес предмет из черненого металла, изогнутый и покрытый рунами. Некоторые были узнаваемы: нагрудник, наручи, латный воротник, перчатки. Другие с волочащейся сетью черной кольчуги или закрепленные на неуклюже изогнутых петлях выглядели совершенно чуждыми, странными.
Первую деталь положили в печь. Свистнули кнуты, и рабы с большей силой налегли на меха. Бормоча молитвы Ваулу, Хотек с помощью магии раздувал пламя, пока оно не сделалось раскаленным добела. Сунув голую руку в огонь, он поднял часть доспехов и, не обращая внимания на жар, отнес Малекиту, который наблюдал за происходящим, сосредоточенно сдвинув брови.
— Будет жечь, — произнес Хотек.
В ответ Малекит пронзительно рассмеялся, и в его хохоте сквозило безумие.
— Сильнее, чем сейчас, жечь уже не может, — прошептал князь. — Делай!
Служка щипцами поднес дымившуюся заклепку. Хотек и его помощник присели на корточки, жрец прижал исходивший паром кусок металла к телу Малекита. Тот хихикнул.
— Давай, — сказал Хотек.
Послушник вставил заклепку на место. Прошептав несколько слов заклинания, Хотек легонько ударил Молотом Ваула, и раскаленная заклепка прошла сквозь отверстие в кость Малекита.
Князь зарычал от боли и покачнулся. Ему хотелось бы закрыть глаза. Вместо этого он отрешился от происходящего и мысленно унесся к пространству, которое создал для себя в холодных глубинах разума.
Вздрогнув, Малекит вернулся к реальности. У его ног лежали два тела. Плоть горела новым огнем, но ощущение было не сильнее тех, к которым он уже успел привыкнуть. Вокруг него ходили прислужники. Кровью принесенных в жертву они рисовали руны на доспехах, выводя линии и завитки кистями, сделанными из эльфийских волос.
Голени и ступни Малекита были покрыты дымившимся черным железом. Он не помнил, как поднимал ноги, но догадался, что именно так и делал. Малекит чувствовал заклепки, впивавшиеся в пятки и пальцы, и рассмеялся от мысли, что его подковали, будто боевого коня.
Кругом лилось пение. Мать наблюдала за происходящим в молчании, но под сводами зала шелестели голоса ее адептов, стихи накладывались друг на друга, создавая аритмическую гармонию магии. Все больше заклепок вонзалось в его худые бедра, а сбоку колен закрепили соединяющие звенья.