— Будущее, мама, — прошипел Малус. — Я должен знать, что ждет меня в будущем. Я должен знать, какой избрать путь.
Протянутая рука Эльдиры дрожала, ее пальцы сплетались в узоры такой гибкости, что грозила костям переломом.
— Образ того, что ждет впереди, слишком переменчив, — сказала она. — Всякий выбор, от которого мы отказываемся, всякое решение, что мы принимаем, насылает на него рябь. И кража секретов из грядущего подобна ловле дыма рукой. Лишь самые искушенные в магии могут придать дыму прочность, наделить бытием то, что пока представляет собой только возможность.
— Ты обладаешь такой силой, мама, — сказал Малус. — Среди всех подданных Короля-Колдуна не сыщется столь могущественной колдуньи, как ты.
Эльдира медленно покачала головой.
— Я одинока, Малус. Мантикора могущественна, но она одна. Волки слабы, но их много. Их численность создает силу, что может превзойти всякую мощь одиночки.
Малус застыл и свирепо воззрился на мать.
— Что за пересуды! — воскликнул он. — Кто посмеет поднять на тебя руку, покуда я ношу титул драхау? Ты не одна, с тобой — великая сила Хаг Граэфа, ограждающая тебя от бед. Какого врага боишься ты — ведьм черного ковчега? Если повелю я Айху, он всех их убьет и принесет тебе их сердца на блюде. Или Друсалы? Что может сделать эта выскочка против той, что бросила вызов самой Морати?
Эльдира еще раз вздохнула.
— Ответы, которые ты ищешь, уже здесь, — сказала она. — В своих откровениях я видела, что ты не откажешься от цели, но все же не теряла надежды.
Малус почувствовал, как дрожь страха прошла по его душе.
— Что-то плохое грядет? Ты предвидела беду?
— Заглянуть в будущее — значит придать ему форму, — ответила Эльдира. — А придать форму будущему — значит заковать настоящее в цепи. Пророчество связывает настоящее с самим собой, заставляет его выполнить предписания того, что еще предстоит.
Впервые за все время Эльдира открыла глаза. Малус отпрянул, когда увидел, что они превратились в черные провалы, словно их заменили два осколка обсидиана. Малые щупальца трепетной тьмы вились от ее зрачков, как бы маня его.
— Бездна вечности хранит в себе все, что только возможно. Вырвать из нее то, что могло бы быть, и превратить это в то, что будет, — магия, которую даже боги страшатся видеть в действии.
Голос Эльдиры затих, теряя мощь и выразительность. Предприняв внешне колоссальное усилие, она наставила указующий перст на что-то, лежавшее на полу.
Холодея от ужасной ауры могущественной магии, Малус медленно подступил к распростертой фигуре. Густым облаком ее окутывало зловоние смерти. Изобилие увечий сделало невозможным определить, находился перед ним труп человека или эльфа. Что Малус точно мог сказать — так это то, что жертва оставалась жива, когда на нее были обрушены все жестокие зверства. На изувеченном теле нашли место запретные имена Гекарты, Госпожи Магии, и извивы непристойных иероглифов Атарты, Госпожи Желаний. Даже такой чуждый магии эльф, как Малус, осознавал всю опасность вызова обеих сестер-китараев в одном ритуале, поскольку те были друг другу самыми страшными врагами. Драхау мог лишь гадать, каких сил требовал подобный обряд.
— Протяни руку к этой жертве и извлеки сердце, — сказала Эльдира сыну. Теперь ее голос опустился до слабого шепота. — Раздави его в руке. Выжми кровь из мертвой плоти, и ты обретешь будущее, которое ищешь.
Грудь трупа зияла страшным провалом, ощерившимся раздробленными ребрами и лоскутами плоти, и пальцы Малуса замерли, когда он почувствовал сердце под ними, ибо мышца была влажной и теплой на ощупь и отвратительно пульсировала. Сердце все еще билось! С помощью какой-то невыразимой магии жизнь по-прежнему трепетала в безумно искалеченном теле.
Но там, где иной эльф, возможно, испугался бы жуткого зрелища, Малус лишь усилил хватку — и рванул колотившееся сердце на себя. Дюйм за дюймом он тащил его наружу, из груди, в которой оно некогда находилось. Едва сердце было полностью извлечено, оно налилось той же эфирной чернотой, что плескалась в глазах Эльдиры. Темные щупальца, не более осязаемые, чем тень, принялись извиваться вокруг мышцы, когда он стал сдавливать ее все тверже и тверже.
Капля за каплей кровь начала просачиваться из сердца на пол — гораздо больше крови, чем могла бы вместить мышца. Вскоре у ног Малуса появилась лужа, и в этой луже он увидел образы, которые мерцали и менялись с каждой каплей, срывавшейся вниз.