— Возможно, — задумчиво протянул Малус и дал знак Винкирикс вынуть кляп. — Ну, послушаем, что он нам скажет.
Корбус тотчас же заговорил, но его охватил полнейший ужас, как будто он испугался собственных слов. Малус мог это понять. В конце концов, червь только что помянул имя Малекита. Корбус закрыл рот, облизнул губы. Когда он снова начал говорить, речь шла о Короле-Колдуне. Колдун опять крепко сжал губы, пот катился по его лицу градом, глаза лезли из орбит от ужаса.
— Не испытывай мое терпение! — рыкнул Малус. — Рассказывай, что случилось с моей матерью!
— Он слишком напуган, чтобы повиноваться, — сказала Друсала. — Ужас, который он питает к Малекиту, несоразмерно больше, чем страх перед тобой. Если хочешь, я могу навести на него чары, дабы вытянуть правду вопреки всем препонам.
Малус уставился на дрожавшего колдуна. Правду он знал и без ведьмовских приемов. Что бы ни случилось с Эльдирой, произошло это из-за предательства находившегося перед ним червяка. Он погрозил колдунье пальцем.
— Подонок обманул меня. Откуда мне знать, что я могу доверять тебе больше, чем ему?
— Преданность порой проявляется не в том, что делаешь, — ответила Друсала, — но как раз в том, чего ты предпочитаешь не делать.
Малус кивнул, оценив невысказанный смысл ее слов. Даже если он не доверял ей, он понимал, что не может позволить себе подвергать сомнению ее преданность на глазах у всех. Кроме того, если его мать погибла, ему потребуется кто-то, умеющий колдовать.
После же… после, возможно, будет благоразумнее прислушаться к совету Ц’Аркана о ней повнимательнее.
— Не убивай и не лишай его чувств, — предупредил Малус.
Друсала чуть поклонилась в знак того, что поняла, как ей следует ограничивать силу. Ведьма устремила взгляд на Корбуса, и в ее глазах появился пламенный отсвет, зрачки заполыхали и налились блеском золота. Она занесла руку над предателем, разведя пальцы. Странные слова стали срываться с ее губ. Злюка и ящер Винкирикс зарычали, царапая когтями землю и хлеща хвостами из стороны в сторону.
Корбус застонал, выгибаясь вперед и едва не разрывая путы. Его взгляд светился абсолютной паникой, лицо изуродовала боль — он раскрыл рот и попытался что-то выкрикнуть. Единственным вразумительным словом, которое у него вышло, было имя Малекита. Услышав собственный голос, колдун отчаялся еще больше.
— Говори, предатель! — гневно воззвала Друсала.
Во рту Корбуса будто вспыхнуло малое пламя. Как ни старался, пленник не мог удержаться от того, чтобы не разжать губы. Когда он это сделал, всем стало видно, что его язык светится.
— Поведай нам, что случилось с леди Эльдирой, — велела ведьма.
Излагая историю гнусного отступничества, Корбус плакал, его связанное тело яростно билось в руках Винкирикс. Он сговорился с Королем-Колдуном убить Эльдиру и таким образом ослабить Малуса. Ему было поручено снять завесу душ и истончить защитные чары шатра, развязав тем самым руки грязным наемным убийцам Малекита. Наградой ему становилось помилование за отступ от королевского запрета и разрешение на дальнейшее познание колдовских искусств.
Когда правда покинула уста предателя, Малус некоторое время посидел в тишине. Чары Друсалы выпытали у Корбуса все подробности. По мере того как он рассказывал о своем преступлении, огонек, пляшущий у него на языке, угасал, оставляя во рту колдуна лишь обожженный и почерневший огрызок плоти.
Винкирикс позволила Корбусу рухнуть обратно на землю. Вытянув палицу из-за пояса, она высоко занесла ее над ним.
— Стой! Не трогай этого червя! — крикнул Малус, упреждая удар. Его гневный взгляд остановился на дрожавшей фигуре Корбуса. — Так легко он не отделается. Сегодня или завтра мы будем у Орлиных Врат. — В глазах драхау сверкнул жестокий огонь. — У меня есть идея получше насчет того, как он отплатит за службу, сослуженную своему повелителю.
Стук снаряжения и походных сапог эхом отдавался от мраморных стен. Топот двух сотен воинов заставлял драгоценные лампы раскачиваться на золотых цепях, а орлы с золотыми крыльями, чьи серебряные когти обхватывали круглую кромку каждой лампы, дрожали. Обманчиво тонкие цепи, поддерживающие огромные светильники высоко над залом, бренчали звеньями на бронзовых крюках, с помощью которых они крепились к потолку и стене. Слуги в пыльно-голубых ливреях следовали за ротой на двести голов, протирая и полируя мозаику пола.