— Извини.
— За что? — иногда он ее не понимал. И дело не в ее увлеченности старинными магическими книгами и предметами, это интересовало и его. Нет. Дело было в ней… вообще.
Драко заметил, что теребит безымянный палец, как если бы крутил невидимое кольцо. Он делал это автоматически, когда нервничал или задумывался. А сейчас было и то и другое.
— Драко, — она протянула ему палочку, — ты видел когда-нибудь такую?
— Да, — ответил он.
Глаза Гермионы вспыхнули.
Его ладонь легла на палочку ровно и твердо, и ему захотелось выбросить руку перед собой. Ему захотелось сделать что-то, что перевернет все его представления о мире, о Гермионе, обо всем.
— Заколка, которой вы, женщины, собираете волосы, — сказал он, возвращая ей палочку.
— Понятно, — выдохнула Гермиона.
— Где ты собираешься справлять Рождество? — Драко вспомнил про мате и залил щербу водой.
Монтегю потерялся в шкафу. Монтегю потерялся в шкафу…
— Не знаю, — ответила она.
— С родителями?
— О нет… — ее обычно счастливые глаза погрустнели.
— Почему?
— Они не помнят меня, Драко, — сказала она, смотря в сторону, туда, откуда доносился такой знакомый запах роз.
— Мне жаль, — произнес он. — И нет никакого способа?
— Я все перепробовала… Даже то, что не была должна, — она впилась в него взглядом, — чем дальше, тем меньше надежды. Такой странный мир, ты не находишь? — проговорила она. — Мир, в котором по иронии судьбы мой самый близкий человек этой зимой… или летом — это Драко Малфой, — она улыбнулась.
— Тебя это напрягает? — он передал ей мате.
— Совсем нет! — она задумалась. — Представь… представь, что когда-то в моей школе был мальчик…
— Твоя первая любовь?
— Если бы…
— Вы все так говорите, а потом выясняется, что он переспал с тобой на школьном балу, а потом бросил тебя ради твоей лучшей подруги. И за это ты превратила его в лягушку?
— Я превратила его в лягушку по другой причине, — ответила она, смотря в сторону.
— Ну так поцелуй его, чтобы расколдовать, — сказал он, принимая из ее рук калабасу, — ты же до сих пор в него влюблена.
Этот рассказ ни о чем ему не говорил, но у него снова появилось неприятное чувство, как когда он хотел вспомнить что-то, но не мог. Памяти не было, но чувство осталось.
— А ты? Где будешь справлять Рождество ты? — спросила она.
— Точно не с родителями, — ответил он.
Гермиона стала рассматривать розы сбоку от них.
— Ты бы хотел к ним вернуться?
Драко плохо помнил свою семью. Но знал, что был очень зол на своего отца. Он знал, что каким-то образом оказался здесь благодаря ему.
— У меня напряженные отношения с отцом, — ответил он помедлив.
Повисла тишина. Только чирикали птицы и откуда-то доносилась визгливая музыка.
— Но они любят тебя, — Гермиона улыбнулась.
Почему это так странно — видеть, что она улыбается ему? Что она вообще сидит с ним рядом? Почему, когда она бросилась за палочкой, он был уверен, он ждал, что она ударит его, либо толкнет в грудь, либо скажет что-то оскорбительное, ядовитое. Это было бы нормальным, естественным, привычным. А сидеть вот так вдвоем на траве в парке между кустами роз, пить мате с медиалунас, говорить о семье, о Рождестве — это было странно, ненормально, неестественно. И это единственное, что остановило его от поцелуя, когда она перегнулась через него, чтобы взять еще одну булочку.
У него снова возникло то самое чувство, что они знакомы очень давно.
Драко протянул руку и коснулся уголка ее губ, чтобы снять налипшую крошку.
* * *
В магазине было пыльно и душно. Старый, как и все остальное в лавке, вентилятор только разгонял пыль и жару. Драко расставлял у стены картины. Его лицо раскраснелось от жары, но почему-то его это не портило. Гермионе было любопытно рассматривать картины, которым, может быть, лет сто и их рисовал такой же обычный человек, как она. Детские рисунки — их рисовали люди, которые уже выросли, умерли, а теперь их рисунки попали сюда.
— Это гардения, — сказала она.
— Где?
— Рисунок карандашом за картиной, которую ты держишь.
Драко бросил взгляд на рисунок.
— Я люблю гардению… вчера купила букетик у уличного торговца. Хотела, чтобы дома вкусно пахло.
Зачем она тут сидит? Что ждет?
Драко закончил расставлять картины и подошел к ней. Его лицо раскраснелось, а на черной футболке остались серые следы. Гермиона автоматически протянула руку и отряхнула пыль с его футболки. Она не заметила, точнее, заметила, но очень поздно, что слишком долго задержалась рукой на его груди. И он это тоже заметил. Теперь покраснела она.